В общем, продолжалось все то же самое – разве что набобы присмирели и форменным образом ушли в конспирацию. Но ручейки золота по-прежнему растекались по карманам, минуя казну…

И, наконец, главное. Тот же историк, что превозносит губернатора за честность и неподкупность, пишет, что Корнуоллис «был ограниченным и тупым расистом, у которого отсутствовало воображение». Именно при Корнуоллисе были сформулированы новые принципы отношения к индийцам, неизвестные при Гастингсе со всем его грабежом. Британцы стали склоняться к тому, чтобы рассматривать индусов как «нецивилизованных людей» (хотя цивилизация Индии, ее культура и искусство были неизмеримо старше, чем у англосаксов). Даже записной либерал, высоко ценивший индийскую культуру (что для тогдашних англичан уже становилось редкостью), видный ученый-востоковед сэр Уильям Джонс считал: индийцы не способны принять гражданские свободы, поэтому следует ими править при помощи «абсолютной власти», то есть диктатуры.

Всех чиновников-индусов, которых было немало при Гастингсе, уволили. Началась борьба с теми самыми нравами, которые англичане в массовом порядке перенимали у индийцев, – о чем я уже подробно рассказывал. Поскольку в человеческой природе есть вещи, с которыми бороться бесполезно любыми карами, институт индийских любовниц сохранился – но опять-таки ушел в подполье.

И, наконец, война… Еще в 1784 г. английский парламент принял закон, запрещавший дальнейшие завоевания в Индии. Там еще оставалось несколько государств, ничуть не склонных в какой бы то ни было степени признавать над собой власть англичан: княжества крайне воинственных народов, маратхов и сикхов и султанат Майсур, которым правил волевой и жесткий, во многом напоминавший Аурангзеба Типу-Саиб. Вот он-то и вызывал самую большую неприязнь англичан: поддерживал тесные отношения с французами, которые даже обучали его армию. Да и богат Майсур был несказанно.

Если нельзя, но очень хочется, то можно… Весной, уже при новом губернаторе Уэсли, войска Компании вторглись в Майсур и в начале мая взяли штурмом его столицу Серингапатам. Добыча была фантастическая. Трон Типу-Султана представлял собой восьмиугольное сиденье из подушек, укрепленное на спине литого из цельного золота тигра больше натуральной величины. Британцы его разбили. Самые «интересные» куски потом всплыли в королевском Виндзорском замке, а о судьбе остальных сведений нет. В Виндзор попала и золотая птица Феникс, украшавшая балдахин трона, и большая золотая тигриная голова с двигающимся языком и зубами из горного хрусталя – их было несколько в тронном зале. Куда девались остальные, покрыто неизвестным мраком.

Очевидец вспоминал: солдаты Компании, грабя султанскую сокровищницу, так набили карманы золотыми кольцами, браслетами, ожерельями и другими украшениями, усыпанными бриллиантами, что оставили валяться на полу немало золотых монет – в карманы уже не влезало. Тело султана нашли в одном из переходов дворца – уже трудолюбиво избавленное кем-то от всех драгоценностей.

Командовавший штурмом полковник Артур Уэсли (кстати, родной брат губернатора и будущий победитель Наполеона герцог Веллингтон) придерживался весьма своеобразных взглядов на грабеж. Мародерством он называл «то, на что можно наложить свою окровавленную руку и удержать». А потому позволил своим зольдатикам какое-то время как следует набить карманы – и только потом остановил грабеж, некоторых выпоров, а некоторых и повесив – нужно же было оставить что-то и Компании, и государству (наказанию, конечно, не подвергся некий британский офицер, который в качестве сувенира отрезал усы мертвого султана).

Впрочем, участвовавшие во взятии Серингапатама войска самым официальным образом получили награду – более миллиона фунтов стерлингов (что позволяет судить о размерах несметной добычи). Самому полковнику досталось только 4000, но не слышно было, чтобы он жаловался, – скорее всего, по примеру Клайва и других предшественников не обидел и себя при грабеже дворца. Карманы в камзолах XVIII в. были очень вместительные…

Его брат, губернатор Уэсли, право слово, вел себя как загадочная зверюшка. Когда его супруга предложила ему забрать большую часть драгоценностей из султанского дворца, он с негодованием отказался, заявив, что это будет воровство. Однако принял от своих офицеров бриллиантовую звезду, сделанную из самоцветов султанской сокровищницы – и велел украсить свой трон генерал-губернатора в Калькутте кусками разбитого золотого трона Типу-Султана. Большую часть Майсура он присоединил к владениям Компании, а на оставшееся посадил какую-то марионетку.

Очень похоже, после взятия Серингапатама и награбленной там фантастической добычи у губернатора слегка сорвало крышу. Он хвастался жене: «Я буду грузить одно королевство на другое, победу на победу, доход на доход. Я накоплю славу, богатство и власть, буду набирать их до тех пор, пока даже самые амбициозные и алчные хозяева не запросят пощады». И, как мы увидим в следующей книге о XIX в., все усилия к этому он приложил.

А как же реагировал официальный Лондон на злостное нарушение губернатором парламентского закона, запрещавшего дальнейшие завоевания в Индии? Да просто-напросто присвоил Уэсли титул маркиза – правда, как бы второстепенного, ирландского (ирландские титулы давно уже насмешливо звали «картофельными»). Однако Уэсли не особенно огорчился: маркиз – он и в Ирландии маркиз…

Именно в его губернаторство и стало прямо-таки в приказном порядке внедряться отчуждение меж британцами и индийцами. Голам Хосейн Хан писал впоследствии: «Врата между людьми, населяющими эту страну, и чужестранцами, которые становятся хозяевами, затворены, и эти последние непрестанно выражают свое отвращение к обществу индийцев и презрение в разговоре с ними… Ни один из английских джентльменов не выказывает склонности или желания общаться с джентльменами этой страны… Таково отвращение, которое англичане открыто выказывают к местному обществу, и таково презрение, с которым они относятся к нему, что никакая любовь и никакое содружество (две составляющие всякого союза и привязанности и источник всякого управления и улаживания) не могут пустить корни меж завоевателями и завоеванными».

Эти забытые ныне строки – из популярнейшей некогда русской народной песни «Дубинушка». Авторов у нее превеликое множество: первоначальный текст написал кто-то из русских поэтов XIX в., но впоследствии ее столько раз переделывали, и студенты, и простые работяги, что вряд ли бы и сам автор узнал свое творение (между прочим, то же наблюдалось во времена моей юности: уходившие «в народ» песни бардов сплошь и рядом переделывали на свой вкус).

Песня эта еще и задавала ритм при тяжелых работах (наподобие английской матросской «Дай, братцы, дай!», под которую тянули канаты, поднимая паруса).

Но разговор у нас пойдет не о песнях, а об английской «промышленной революции», в течение каких-то сорока с лишним лет преобразившей английскую промышленность и без преувеличений сделавшей Великую Британию «мастерской мира». Темпы и в самом деле были поразительные…