Он издает хриплый животный стон, потом вынимает из меня член и обхватывает его рукой:

– Раздевайся.

Я встаю на дрожащие ноги, снимаю чулки, расстегиваю юбку, снимаю бюстье и, наконец, трусики. Он смотрит на меня, глаза у него темные и нетерпеливые, и командует:

– Allonge-toi! – указывает подбородком на постель и переводит на английский: – Ляг на спину.

Я укладываюсь на постель, глаза мои широко раскрыты, я не отрываю от него взгляд, развожу ноги. Я хочу почувствовать его. Именно его. Прямо сейчас. И я вижу по его глазам, что он понимает: я дам ему все, абсолютно все, чего он захочет. Он подается вперед, кладет руку мне на бедро и входит в меня одним сильным, длинным толчком.

Из меня выходит весь воздух, и несколько долгих секунд я не могу вернуть его обратно. Я пытаюсь вспомнить, как это, дышать, то есть набирать и выпускать из себя воздух, пытаюсь напомнить себе, что его член, конечно, не выталкивает из меня весь воздух, что это так просто кажется. Я и забыла, каково это – ощущать его внутри себя таким, как сейчас: уверенным, командующим. Я чувствую его тепло, между нами больше нет ничего лишнего, и он забирает мой воздух, мои мысли, мой рассудок.

Он не двигается целую вечность, просто смотрит вниз, глазами исследуя каждый дюйм моего тела, который доступен сейчас его взгляду. Он так напряжен, что, кажется, это доставляет ему дискомфорт, и я вижу, как дрожат его руки, вцепившиеся в простыни по обеим сторонам от моей головы.

– Так тебе нужно напомнить? – шепчет он.

Я отчаянно киваю, обнимая его руками и невольно двигая бедрами, сгорая от желания. Он вытягивает член так медленно, что я вцепляюсь ногтями ему в спину, даже не понимая, что делаю. Он шипит и снова с низким стоном толчком входит обратно.

И снова начинает обратное движение, а потом опять вперед, сильными и резкими толчками, почти грубо. Он как будто наказывает меня за следы пальцев, наказывает нас за ту дистанцию, которая между нами возникла. Наказывает меня за то, что я забыла, каким бывает наш секс, что лучше этого нет ничего. Он ложится на меня, его кожа соприкасается с моей там, где мне это нужно, пот выступает у него на лбу и на гладкой груди. Я прижимаюсь к нему, покрываю поцелуями его ключицу, шею, прижимаю его голову к себе, чтобы почувствовать, как он стонет от наслаждения под моими зубами, губами, языком.

Мои бедра дрожат, я чувствую, что разрядка уже близко, и мне нужно еще больше его, еще глубже, мои пальцы отчаянно вцепляются в его бедра, с губ слетают мольбы и неразборчивые слова. Огонь растекается по моему телу, внутри все завязывается в узел, все туже и туже, и наконец невыносимое наслаждение взрывается и вырывается наружу с громким криком, и я выгибаюсь на постели, снова и снова выкрикивая его имя.

Он приподнимается на руках и смотрит, как я разламываюсь на кусочки под ним, и даже в тумане собственного оргазма я вижу, как он двигается, сильными и глубокими толчками; звук, с которым соприкасаются наши тела, сводит меня с ума, и я вдруг понимаю с огромным изумлением, что вот-вот кончу снова.

– Аааааа! – кричу я. – Я…

– Покажи мне, – приказывает он, засовывая руку между нами и лаская мой клитор легкими, кругообразными движениями.

И я снова выгибаюсь ему навстречу, мое тело корчится в следующем оргазме, таком сильном, что я на время теряю зрение.

Шея Анселя напрягается и выпрямляется, зубы сжаты, глаза сужены. Он цедит сквозь зубы: «Черт», и его бедра в бешеном ритме стучат по моим. Он содрогается, и я чувствую, как он изливается в меня, как вздрагивает под моими руками.

Я легко выдыхаю, обвиваю ногами его бедра, когда он начинает выходить из меня.

– Нет, – говорю я ему в шею. – Останься.

Он наклоняется, лаская ртом мою грудь, посасывая сосок, проводит языком по моей шее к подбородку, а его бедра медленно двигаются внутри меня вперед и назад. Он, кажется, не насытился, и хотя я точно знаю, что он кончил, у меня нет ощущения, что это все. Его губы находят мои, и я снова пропадаю, снова исчезаю во влажной сладости его языка, растворяюсь под его тяжестью в его плавных движениях вперед и назад. Через несколько секунд его расслабленное тело снова наливается силой, я чувствую, как его член внутри меня восстает, оживает, становится твердым.

В этот раз все происходит медленно и плавно, и он целует меня каждую секунду, глубоко и страстно, позволяя мне слышать его агонию, и наш одновременный оргазм так силен, что я теряю рассудок.

* * *

ОН СКАТЫВАЕТСЯ с меня с облегченным стоном. Я сворачиваюсь калачиком около него, мое сердце все еще громко стучит, кожа влажная от пота.

– Ах, – шепчет он, целуя меня в макушку. – А вот и она.

Я целую его шею, языком заползаю в ложбинку, где соль его пота смешалась с моей.

– Спасибо тебе за это, – говорит он. – Мне понравилось то, что ты сегодня сделала вечером.

Я глажу рукой его живот, провожу по груди, закрываю глаза и прошу:

– Расскажи мне об окне.

Он застывает на секунду рядом со мной, потом тяжело вздыхает:

– Это, возможно, сложно понять.

– Я никуда не спешу, – отвечаю, улыбаясь в темноту.

Его губы прижимаются к моему виску, потом он произносит:

– Моя мать, как я уже говорил, американка.

Я смотрю на него, лежа на его груди, но в темноте трудно разглядеть выражение лица.

– Она приехала во Францию, только окончив старшую школу, и работала горничной.

– Ой, – я смеюсь, – наверно, тогда мой сегодняшний выбор костюма был не слишком удачным.

Он со смехом тыкает меня в бок:

– Вот уж поверь, о ком о ком, а о матушке я сегодня вечером точно не думал ни секунды.

Когда я успокаиваюсь и снова вытягиваюсь рядом с ним, он продолжает:

– Ее первое место работы было в очень респектабельном и богатом доме бизнесмена по имени Шарль Гийом.

– Твой отец, – догадываюсь я.

Он кивает:

– Моя мать – замечательная женщина. Заботливая, очень аккуратная. Думаю, она была великолепной домработницей. Наверно, я унаследовал любовь к порядку от нее, но и от отца тоже. Он требовал, чтобы в доме был идеальный порядок. Он был помешан на порядке. Требовал, чтобы я не оставлял никаких следов, нигде, никогда. Ни на зеркалах, ни на окнах. Никаких крошек на кухонном столе. Детей не должно быть слышно и видно. – Он замолкает, а когда начинает говорит снова, голос его смягчается: – Возможно, наши с тобой отцы не слишком хороши, но зато они точно нашли бы общий язык, да?

Я задерживаю дыхание, боясь неловким движением или словом нарушить, испортить этот момент. Каждое его слово – подарок для меня, я так жажду самых маленьких подробностей истории его жизни.

– Можешь рассказать о них побольше?