У нас не могло быть детей. Я имею в виду себя и Машу, мою жену. И мы решили усыновить ребенка. Но тут случилась беда. Машенька пошла в магазин, и перепивший подонок выстрелил в нее. И этим выстрелом он перечеркнул все. Машенька выжила, но не могла ни ходить, ни сидеть. Через некоторое время она умерла. Ты знаешь, сынок, она будто подумала, что, мол, хватит мучить меня. Подумала – и ушла. После ее похорон я направился в детский дом с уверенностью, что вернусь оттуда с сыном. Но нет, я вернулся один. Я ничего не почувствовал тогда. Понимаешь? Внутри как было пусто, так пусто и осталось. Не знаю, что я хотел почувствовать, но это чувство пришло позже. Через двадцать лет, когда милиционер ввел тебя ко мне в кабинет, вот тогда это и произошло. Поверь мне, малыш, я решил усыновить тебя задолго до того, как узнал о твоих проблемах.

Вот и весь рассказ. И не суди старика строго. Прощай, сынок.

P. S. Вот ведь какое дело. Мне удалось раздобыть фотографии твоих родителей, бабушки и прадеда. Они лежат в этом же конверте (фотографии, разумеется). Прощай.

* * *

Максим медленно сложил лист.

«Старик знал, кто я. Он оберегал меня от меня же».

Перед Максом лежали три черно-белых снимка. На первом полная женщина сидела рядом с высоким статным мужчиной. На коленях у мужчины сидел мальчик лет пяти. Женщине полнота шла; можно было сказать, что она красивая. Пышные темные волосы обрамляли круглое лицо. Мужчина тоже был красив, но уж слишком суров. Макс все понял. Эти люди из снов – его родители. А у отца на коленях – он сам.

Макс достал второй снимок. Женщина лет шестидесяти. Максим тоже ее узнал. Бабушка Тоня. Старушка в цветастом переднике с обгоревшим лицом из его сна. Он все вспомнил. Не вспышками, а так, просто всплыло, будто он ничего и не забывал. Максим почувствовал, что легче ему от этого не становится.

Если первые две фотографии были толчком к воспоминаниям, то последняя была так, для общего саморазвития. Единственное, что бросилось в глаза на этой выцветшей карточке, так это поразительное сходство прадеда с Максимом. Будто кто-то намеренно состарил снимок Макса для того, чтобы выдать его за ретро.

Бабурин сложил фотографии и письмо назад в конверт, а его, в свою очередь, засунул во внутренний карман куртки. Пойти надраться, что ли? Вроде и узнал он что-то, и вспомнил, но на душе было так же дерьмово.

«Значит, говоришь, как ружье? Отдачи не миновать, но цель поразить можно. Много целей. Если тех, кто ему приснился, убил он, то точно ружье. «СВД». Нет! «СВБ». Снайперская винтовка Бабурина. Так будет точнее».

Вдруг перед глазами у Макса появился пьяный мужик в растянутой тельняшке с ружьем наперевес. Вспышка из обоих стволов. И белокурая молодая женщина падает на грязный бетонный пол. Машенька! Черт! Старик же писал, что она умерла.

Максим быстро вынул письмо из конверта. Развернул.

Привет, сынок. Когда ты будешь читать это письмо, я, скорее всего, уже буду далеко, со своей Машенькой…

«Вот! Вот, черт возьми! Старик собрался к Машеньке! Он собрался покончить жизнь самоубийством!»

Макс запихнул письмо и конверт назад во внутренний карман куртки и побежал в сторону автобусной остановки.

* * *

Егор набрал номер Максима, но, выслушав автоответчик, положил трубку. Где его черти носят? В конце концов, кому это больше нужно? Егор встал с тумбочки, прошелся по коридору от входной двери до ванной комнаты.

«Хрен знает что! Бог ты мой, переживаю так, будто это от меня баба ушла!»

Егор вернулся домой около часа назад. Анжела закрылась в спальне и ни с кем не разговаривала. Не очень-то и хотелось. Мать собирала вещи. Все-таки они решились ехать. Ну и скатертью дорожка. Завтра Анжела сходит на похороны к Олегу, и они отчалят. На Егора ложилась ответственность по доставке контейнера. Квартиру оставили на него. Как отвечать – они спросят за все, а как в личное пользование – одна комната. Остальные две на семейном совете единогласно было решено сдавать. Единогласно! Это значит, одним голосом. Егор весь в делах, Анжела у Олега, а мама просто кивнула – мол, что Алешенька скажет, так тому и быть. Ладно, одна комната – тоже ничего. Могло быть и хуже. Папа мог настоять и на отъезде всего семейства. А это для Егора как серпом по причинному месту.

Егор подошел к телефону и снова набрал номер Макса.

«Дурацкий автоответчик! Вот болван! Завтра Анжела впрыгнет в папкиного зеленого бронтозавра и укатит за полторы тысячи километров. Потом будешь себе кусать локти, дорогой мой бывший зятек».

А то, что Максим становится бывшим, это было как дважды два. Анжела серьезно настроена. Хотя… Есть у Егора кореш. Кстати, тот самый, что фотки Макса на фотожоп проверял. Так вот, этот компьютерный гений еще год назад Windows от Word отличить не мог. Для него это были лишь слова, придуманные явно не русскими людьми. Много пил парень. Пил, а вследствие этого систематически избивал жену. Ну, та подустала, видать, и срулила к предкам на Украину. Иногда звонила, как, мол, дела у моего Мишани. Бог ты мой, он ей после каждой пьянки сотрясение мозга устраивал, чтоб не залеживался, а она у него: как дела! Любовь… А не было бы этой самой любви, может, Мишка и пить бы не бросил. А так бросил. Взял компьютер в кредит, книг всяких умных накупил. Ну и что? Да, бог ты мой, вернулась его жена, и живут они сейчас душа в душу. Правда, Егор сомневался в присутствии души Мишки в теле, пока тот на компе занят. Но зато оставил в покое мозг супруги. А она как счастлива, бог ты мой! Короче, нашел Мишка замену алкоголю и вернул жену. С Максом обстоит дело сложнее. Но он наверняка выкрутится.

«Должен выкрутиться. Бог ты мой, должен!»

Егор еще раз набрал домашний номер Максима.

* * *

Бабурин подошел к собственной квартире, когда было часов семь. Из-за пояса снова торчали две бутылки водки. Он хотел напиться и забыть о прошлом и о настоящем. К дяде Славе он так и не успел. Крестный ушел к своей Машеньке. Максим подошел к дому, когда Вячеслава Андреевича уже выносили к машине «Скорой помощи». Дальше он уже слабо что помнил. Какая-то записка, мол, жить ему и так оставалось чуть меньше месяца. Макс походил по городу, затем зашел в «Магнит» и купил две бутылки.

Теперь, уже немного остыв, Максим понимал, что потерял последнего родного человека. Даже не потерял – крестный его бросил, предал, оставив одного в этом мире. А что теперь делать ему? Овладевать этим ружьем, которое сидит в нем? Для чего?!

«А просто так, – вдруг услышал он голос Максима-плохого. – Просто от злости».

«На кого я сейчас и злюсь, так это на себя», – подумал Макс и вошел в квартиру.

Он прошел, не разуваясь, в кухню, выставил бутылки. Зашел в спальню. Порылся в шкафу. Вышел из комнаты с тремя простынями. Приблизился к зеркалу в прихожей, содрал плащ. Ему показалось, что за день он еще больше постарел. Теперь Макс выглядел чуть моложе дяди Славы. Он поспешил накрыть зеркало простыней. Мало ли, вдруг кривляться начнет? От собственного отражения ничего другого ожидать не приходилось.