так в духе Стеллы. Он мог себе представить, как она хихикала, когда писала это, как крепко держала шариковую ручку, словно в последний раз в жизни; но тут миссис надоело ждать и она спросила:

— А мне можно посмеяться вместе с тобой?

— Ну подожди немного. Сейчас…

Адриан полистал тетрадь, которая была исписана почти до последней страницы, а потом прочитал вслух:

— «Самая длинная пробка в мире — в Сан-Пауло, Бразилия, 293 километра».

— Неплохо, — заметила миссис. — Но скучно. Прочти что-нибудь другое.

Адриан внимательно рассматривал фотографии мостов, гор и небоскребов, а также нарисованные Стеллой деревья и башни. Он листал и листал тетрадь и наконец зачитал еще одну особо понравившуюся фразу:

— «Самый длинный туннель в мире — железнодорожный туннель Сэйкан, Япония, 53,9 километра».

— Ну вот, это уже лучше, — удовлетворенно кивнула миссис. — А что еще у нас есть интересного?

И Адриан с головой окунулся в мир высокорослых штуковин, которые принадлежали только ему, и никому другому, — они сделали его единственным обладателем всемирно известной рукописной книги Стеллы Мараун. И он читал неугомонной миссис о самом длинном кирпичном мосте и о самом продолжительном овертайме. Даже качели чуть было не рухнули под тяжестью самых больших, самых высоких и самых длинных на свете вещей. И был апрель. И уже можно было сидеть на улице без теплой куртки. И на террасе пахло выхлопными газами, весной и холодным дымом от ванильного табака.

— О, здесь есть еще кое-что интересное! — воскликнул Адриан и почувствовал, что его щеки покраснели, так как эта запись смутила его.

— Самый длинный… ну… «Самый длинный пенис в животном мире — у морских желудей (но только если сравнивать с размером тела — пенис в два раза длиннее)».

Нарочито небрежно Адриан добавил:

— Ну да, примерно как у меня.

Но миссис Элдерли не поддалась на провокацию, лишь испуганно посмотрела на Адриана и заявила:

— Представь себе, если бы бедным морским желудям понадобились трусы!

После этих слов Адриан и миссис Элдерли прыснули со смеху, но она сделала это по-своему: совсем тихо, только взглядом и уголками рта. Адриан зачитывал все новые и новые записи, пока не запнулся на самом длинном и одновременно самом труднопроизносимом в мире названии населенного пункта.

— Лланвайрпуллгуин… Миссис, я сдаюсь. Это какая-то деревушка в Уэльсе — тебе этого достаточно?

Стелла специально записала это название мелкими буквами, из-за чего ее почерк стал еще более корявым и детским. Напрасно — оно все равно сползло вниз. Стелла поместила последние буквы в конец следующей строки и обвела их тремя линиями — чтобы каждому было понятно, к какому слову они относятся. И Адриан подумал, что он такой же, как название этой деревушки, — ни за что не уместится на одной строке.

Он только сейчас заметил, что сидел на качелях выпрямившись: больше не сутулился, свободно развернул плечи назад. Он почувствовал в душе какую-то радостную ясность и продолжил чтение, время от времени негромко посмеиваясь и поглядывая на даты, стоящие над каждой записью. И тут обнаружилось нечто, чего он никак не мог понять.

— Знаешь, чего я никак не могу понять? — спросил он миссис Элдерли. — Стелла писала даже тогда, когда я… когда… Ах, да ты и сама знаешь когда. Она могла бы прекратить вести записи. Но она не сделала этого, она писала каждый день, вплоть, посмотри, вплоть до вчерашнего дня!

— Это меня совсем не удивляет, — невозмутимо заметила миссис. — Ведь она никогда не прекращала говорить о тебе. И иногда это были такие вещи, которые, несомненно, доставили бы тебе радость. Ты бы в гробу перевернулся, если бы услышал нечто подобное. Но, конечно, бывали и такие дни, как…

— Все понятно, — сказал Адриан. — Такие дни, как вот… этот… минутку… вот здесь, конец ноября. Тут написано: «Самый большой дурень в мире — Адриан Тайс».

— Вполне могло соответствовать истине, — заметила миссис Элдерли.

Потом она встала, увидев на террасе прогнившую половицу, и в то время как она, негромко чертыхаясь, опустилась на колени, Адриан еще раз перелистал тетрадь, только на этот раз начиная с конца, словно это был японский комикс манга.

И когда он почти добрался до самого начала, он заметил то, что проглядел раньше. Он обрадовался, словно маленький ребенок, и уже хотел зачитать эти слова миссис, но потом передумал, решив сохранить их для себя. Они принадлежали только ему одному — так же, как его третье место на художественном конкурсе, как его мысли о Стелле, как вся его жизнь. Он осторожно провел указательным пальцем по бумаге и посмотрел на миссис, которая обходила террасу в поисках прогнивших половиц. Воздух был мягким, и Адриан вдруг подумал, что все-таки истории никогда не заканчиваются, никогда.

Что он никогда полностью не избавится от печали.

Будет ли он счастлив.

Или нет.

И, возможно, всю жизнь он будет рассказывать Стелле о том, как у него дела, — даже если она окажется в Уругвае или на какой-нибудь недавно заселенной планете и вообще ничего не услышит. Возможно, он будет постоянно задавать ей вопросы, а ее ответы получать намного позже — ничего страшного, ведь от этого они не станут хуже. Он будет расти и расти — и иногда будет вести себя как дурень, а иногда нет, он будет делать много всего, но сейчас он поможет миссис Элдерли искать прогнившие дощечки на полу террасы.

Адриан еще раз взглянул на последнюю страницу — на тот случай, если он все-таки ошибся и Стелла написала что-то другое, ведь никогда нельзя быть до конца уверенным. Но нет. Здесь было написано именно то, что он увидел, а у миссис был такой вид, словно ей срочно нужна была помощь. Сейчас он подойдет к ней и заверит ее в том, что пол можно легко отремонтировать, одной левой.

Дело вот в чем: иногда, в самые трудные времена, ты получаешь что-то в подарок, просто так. От людей, с которыми давным-давно сидел на качелях, от людей, с которыми знаком совсем недавно, даже от собственных родителей. И каждый раз, снова и снова, можно открывать перед кем-нибудь душу или преклонять к кому-то усталую голову — до тех пор, пока вновь не вернешься к жизни.

Адриан закрыл тетрадь и встал.

Он чувствовал, что все в его душе улыбалось.

Для Метра девяносто, написала Стелла. С глубоким уважением.