Вот и ворота детинца – открытые, с толпой людей между створками. Кто туда, кто обратно, кто с решетом ягод, кто верхом на лошади.

– А ну разойдись, добрые люди! – Громобой тронул за плечо ближайшего к нему, и тут же вся толпа зашевелилась, стала рассыпаться, потекла разом и вверх и вниз по улице.

Громобой прошел за ворота и тут же увидел вершину горы, которая до того была от него скрыта, и на ней – храм: высокий тын с конскими черепами на кольях, резные ворота, разукрашенные красными узорами. Везде вокруг толпился застывший народ, и все были разодеты по-праздничному, в беленые вышитые рубахи, с яркими поясами. И едва лишь Громобой вступил в ворота, как все это задвигалось, ожило, широкой волной полились голоса. Яркий свет струился со двора святилища, и Громобой пошел туда.

Во дворе ему сразу бросился в глаза полукруг идолов. В самой середине стояла Макошь с огромной чашей в руках, со снопом колосьев под ногами, и ее увенчанная коровьими рогами голова поднималась выше всех других богов. На дереве идола было искусно вырезано все платье: и рубаха с богатыми узорами на груди и на плечах, понева, передник. Лицо богини было величаво и строго, глаза смотрели прямо на Громобоя. По бокам ее стояли Велес с железным посохом и Перун с топором из ярко начищенной меди. В его черную бороду были искусно врезаны молнии из золотой проволоки. По краям виднелись Стрибог, окутанный волосами и бородой до самых ног, с мешком ветров под ногами и огромным рогом в руках, и Дажьбог с золотым ключом. Возле Стрибога стоял Ярила, а возле Дажьбога оставалось пустое место – и Громобой подумал о Ладе.

Перед идолами стоял старик в красном плаще, с посохом, имеющим наверху рогатую коровью голову, и Громобой тут же узнал Повелина из Озерного Храма. Он еще не успел удивиться, как жрец шагнул ему навстречу и поклонился. И Громобой удивился уже другому: из всего разбуженного им города старик первый его заметил.

– Здравствуй, сын Грома, давно мы ждали тебя! – произнес старик. – Давно ждали, пока разобьешь ты силу темную, отгонишь вражье племя от Стрибожина, освободишь Небесный Огонь.

– Труд невелик… – пробормотал Громобой. Он понимал, что сейчас ему откроется важная тайна, и даже растерялся немного.

Вокруг него собралась толпа, люди кланялись, все громче звучали слова благодарности. Оглядываясь, Громобой видел множество полузнакомых лиц: то старик Бежата из Прямичева, то вроде уборский посадник Прозор, то Милован из Скородумовой дружины, то еще кто-то, виденный где-то и когда-то… И вдруг возле стены храма, где было почти свободно, мелькнул светлый отблеск – стройная девичья фигура с двумя медово-золотистыми косами, закрученными в баранки на ушах, румяное округлое лицо с нежными чертами. Громобой поймал взгляд ясно блестящих золотых глаз. Перед ним была Дарована, и глаза ее сияли радостью и любовью. Дрогнув, Громобой шагнул к ней, не замечая толпы, но девушка вдруг исчезла. Он остановился, лихорадочно зашарил взглядом по лицам, стараясь ее отыскать, потом повернулся к Повелину:

– Где она? Она же была здесь?

– Иди в храм! – Старик указал ему посохом на двери, украшенные резьбой. – Там тебя ждет твоя награда.

Народ расступился, Громобой вслед за стариком прошел в храм. Здесь не горело огня, но было светло. На большом камне стояла круглая глиняная чаша с тремя маленькими круглыми ручками-ушками, точно такая же, как в руках у Макошина идола. Свет лился изнутри чаши, как будто солнце, освещавшее весь город, хранилось там, на дне. И на эту чашу Повелин указывал ему концом посоха.

– Разбей чашу – что найдешь в ней, то твое! – сказал старик. – Бей, сын Грома.

«Освободи солнце!» – говорила ему богиня Лада. Казалось, остался лишь один шаг, один удар, и его весна, дважды им потерянная, навсегда вернется к нему. Громобой шагнул к чаше, замахнулся и ударом кулака сбросил ее с камня. Чаша гулко ударилась об пол и брызнула во все стороны множеством глиняных осколков. Вместе с ними брызнула вода, бывшая в чаше, и народ вокруг, в храме и во дворе, издал громкий ликующий крик. Поток светлой воды устремился по полу, от камня к дверям, полился на двор; народ кричал, а поток все лился и лился, не прекращаясь, словно на месте разбитой чаши открылся родник.

На полу, среди множества глиняных осколков, горела ярким золотым светом какая-то искра. «Что найдешь, то твое!» – вспомнились слова старика. Громобой наклонился и поднял с земляного пола золотое кольцо. На его внешней поверхности был вырезан сплошной поясок узора, и с первого взгляда Громобой узнал знаки двенадцати месяцев года.

– Это кольцо Небесного Огня, – сказал старик. – Оно теперь твое. Невеста твоя ждет тебя. Неси его к ней, освободи ее, приведи в белый свет Весну-Красну.

Громобой повертел кольцо в руках, не зная, куда девать его, потом надел на мизинец – влезло только на первый сустав. У него вдруг закружилась голова: огромность пройденных путей, множество преодоленных ворот между мирами – все это внезапно навалилась одной общей тяжестью, и дышать стало трудно. Казалось, Явь и Правь разом оперлись на его плечи, а такой груз был не под силу даже сыну Перуна. Захотелось на воздух, назад, в Явь, туда, где теперь ждала его Дарована. Кольцо у него есть – дело за невестой.

– Научи-ка, отец, как мне выйти отсюда? – обратился он к Повелину. – Как мне теперь опять туда попасть?

Он посмотрел вверх, но тут же понял, что не знает, где от него теперь мир Яви: вверху или внизу.

– Выйти отсюда нетрудно! – Повелин кивнул. – Ворот много, дорог еще больше. Знать бы только, куда попасть хочешь. Идем – укажу ворота.

Вслед за стариком выйдя во двор храма, Громобой сразу увидел колодец, будто тот его дожидался.

– Вот тебе и ворота! – Повелин указал на сруб. – Куда захочешь, туда через него и выйдешь. Куда тебе надобно?

– В Глиногор! К невесте моей!

– Ах, нет! – Возле него вдруг встала богиня Лада. Цветы в ее волосах дрожали, как под порывом ветра, в синих глазах была тревога. – Нет, сын Грома! – умоляюще воскликнула она. – Иди к дочери моей! Освободи ее от Огненного Змея! Вызволи ее из Велесова подземелья, из Нави темной, а потом ступай куда хочешь! Молю тебя! Не сойди с полдороги, не томи белый свет!

– Вот как! – озадаченно воскликнул Громобой. – Какое подземелье? Какая Навь? Дарована в Глиногоре! Или пока я тут хожу, там…

– Нет, нет! – Лада всплеснула руками, как лебедь крыльями, цветы посыпались на землю из ее рукавов, но головки их вяло клонились. – Ты о Макошиной дочери говоришь, а я о моей! О Леле Светлой! Она не в Глиногоре! Она в Велесовом подземелье заключена, Огненный Змей ее вечным сном оковал, а сам вокруг нее летает, сторожит. Одолей Змея, разбуди весну! А дорога твоя к ней лежит через священную рощу над Сварожцем! Иди туда! Освободи мою дочь! Для того тебе и кольцо Небесного Огня, для того и осколки Макошиной чаши. Иди! Иди к ней!

– Так это не она? – недоуменно переспросил Громобой. – Другая?

Он отвернулся от ломающей руки Лады и вопросительно посмотрел на Повелина: