Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но!
Это – один поп. В крайнем случае штук пять на церковь. А остальная свора? На фига стране содержать кучу бездельников?
Налоги они не платят. Насколько я осведомлена, они вообще на привилегированном положении. А один друг рассказывал мне, что к ним в магазин с сельхозтехникой (комбайны, сеялки, веялки и прочая прелесть жизни) явился поп на джипе. Дешевом таком джипике, всего тысяч за девятьсот. И стареньком. Всего год, как в продажу поступил. Явно куплен на пожертвования. Копил бедный батюшка по рублику, копил – и наконец купил.
Хотя в другую машинку поп и не уместился бы. По скромным прикидкам друга, в нем было 120–140 килограмм. Но это он от голода опух. Точно. Или у батюшки просто неправильный обмен веществ… Но уж точно никак не обжорство. И вовсе даже от него салом с чесноком не пахло. Гнусное вранье! На дворе же пост как раз был! Какое сало?!
Одним словом, заваливается этот поп и просит показать ему комбайн.
Ребята обрадовались, сейчас продадут… процент получат, вы вообще знаете, сколько комбайн стоит?
Много.
Поп посмотрел, походил, похмыкал…
И предложил пожертвовать комбайн церкви. На исключительно добровольных и безвозмездных началах. Им же это зачтется на небесах! Обязательно!
Ребята офигели. И сил у них хватило только на то, чтобы послать попа… нет, не туда. Всего лишь к начальству.
А уж директор, будучи в тот день не в духе, послал попа… да-да. Именно что туда. Вы догадались абсолютно верно.
Поп пригрозил анафемой.
Директор – собакой.
Поп – проклятием.
Директор – охраной магазина.
Победила – дружба.
То есть, когда на пороге воздвигся славянский шкаф Вася и меланхолично осведомился: «Шеф, этот козел что, бабки платить не хочет?», поигрывая резиновой дубинкой и притоптывая ножкой в ботинке чуть ли не пятьдесят последнего размера, поп сдался и вылетел вон.
Обошлось и без анафемы. Так, скромным семиэтажным матерком с обеих сторон.
И за что мне уважать такую церковь?
И за что мне уважать монастыри?
Да в Европе все бордели от них отдыхали! А семейка Борджиа чего стоила?..
Сильно подозреваю, что у нас было немногим лучше. Просто хорошо законспирированное.
Вот так, бурча и ворча, я и завалилась на территорию монастыря, отпихнув с дороги какую-то тетку в три обхвата шириной.
– Девушка, вы куда?! – возопила она.
– Туда. Отвали, – проинформировала я.
Несколько секунд тетка пыталась угнаться за мной, что-то бухтя про наглую молодежь и мой неподобающий вид. Потом мне это надоело, и я развернулась к ней.
– Тётя, тебе чего надо?
– Так в церковь не ходят! – возмутилась она.
– Без вопросов. Могу ходить на руках, – я огляделась вокруг, бросила под ноги пакет с журналами – и крутанула колесо. Между прочим, Валентин меня два месяца учил его делать! И я научилась. Единственный минус – я плохо контролировала направление. И могла врезаться в стенку. Но в этот раз ничего не пострадало. – А… э… – застыла на месте тетка.
– Не надо на руках? Тогда ОТВАЛИ!!!
Я подхватила пакет и решительно направилась по ближайшей дорожке, не особо обращая внимание на посетителей и жителей. Мне нужен отец Павел. И я его найду.
* * *
В церкви обнаружилась подозрительно знакомая личность. Она стояла на коленях, сложив ручки и опустив головку, а рядом резво молился какой-то тип во всем черном.
– Отче наш…
Слушала я секунды три. А потом меня резко затошнило, в глазах запрыгали светящиеся мушки, а в нос ударил мерзкий смешанный запах ладана, пота и чего-то трудноуловимого, вроде затхлости, что появляется в старых склепах.
Будь я послабее, там и хлопнулась бы в обморок. Вместо этого я сделала три решительных шага и, наклонившись к девушке, шепнула:
– Тихвинская, свали отсюда на десять минут.
Наталья, а это была именно она, воззрилась на меня с удивлением.
– Леоверенская? А ты что здесь делаешь?
– Рожаю. Что, не видно?
– Видно. В таком виде – и в церковь?
– Человек создан по образу и подобию божию. А закрывая часть себя всякими гнусными тряпками, мы совершаем богохульство, закрывая подобие божье, – ханжески ответила я. – Где я могу найти отца Павла?
Тип во всем черном поднял голову – и оказался тем самым батьком Павло, который уговаривал меня прийти в лоно истинной церкви. Но я не извращенка. Пусть туда мужики ходят. А у меня ориентация стандартная.
– Юля? Я не знал, что вы – подруги…
М-да. И что теперь? Как оправдываться?
А почему я должна оправдываться?
– Таких друзей – на выставку в музей. К реликтовым гоминидам! Однокурсницы мы. А не подруги. Ясно?
Отец Павел покачал головой.
– Юля, вы всегда так агрессивно настроены…
– Вы что – знакомы? – искренне удивилась Наташка.
– Нет, – отрезала я. – Это был несчастный случай.
– Несчастный?
– Назвать знакомство со святым отцом счастливым случаем – у меня язык не поворачивается, – я тряхнула волосами – и развернулась. – Всего хорошего, не поминайте лихом, поминайте водкой…
– Юля, подождите, – попытался задержать меня священник.
Но я уже умчалась.
* * *
В машине я плюхнулась на сиденье, вытащила неразлучный блокнот и начала по памяти набрасывать лицо священника. А потом и вовсе впала в подобие транса. Рука сама путь найдет.
Минут через десять предварительный набросок был готов – и я поглядела на лист бумаги.
М-да.
Абзац.
На рисунке весьма схематично были показаны несколько костров, на которых горели люди. А рядом, на возвышении стоял священник с одухотворенным лицом и толкал речь, потрясая крестом. Кардинальская шапка и мантия, одухотворенно-безумное выражение лица – чувствовалось, что это не вера, а кайф от покорной ему толпы и осознания своей власти. И все же черты лица батька Павла были вполне узнаваемы.
Властолюбец. Однозначно. И опасный.
Горящие костры показывают первое проявление его власти? Гори, отличающийся от всех, отбившийся от стада баран. Гори! И это выражение лица… Пустите такую тварь к власти – и она зальет кровью все, до чего сможет дотянуться. Так же, как Гитлер. Или, если уж брать церковников, Торквемада.
Лучше с ним не связываться. Жить охота.
* * *
Наконец-то! Я набрал доссстаточно сссилы! Мой носсситель уссслышал меня сссегодня.