Это — она. Такая, какой была когда-то: со смешинкой в глазах, готовая проказничать и дурачиться, только дай волю, обожающая джинсы с майками и развевающиеся волосы…

И тут же почувствовала боль… Нет, скорее эхо ее — отдаленное и глухое. Так болит зашитая врачом и давно зажившая рана, если на нее надавить посильнее: какой-нибудь нерв да остался нарушенным — она помнит, как принималась теребить шрам на разбитом в детстве подбородке, чтобы сосредоточиться.

Отзвук далекой муки поставил все на свои места, чуть затуманив блеск глаз.

Отстегнув заколки, она провела расческой по волосам и вернулась за столик.

Из-под густых бровей улыбались продолговатые зеленые глаза, и ей показалось, что они обрадовались ее возвращению. И еще ей показалось, что она тоже обрадовалась им.

Она допила свою фанту.

— Повторим? — спросил он.

— Боюсь, нам пора — вдруг там очередь.

— Вы про автобус?

— Да.

— Могу я предложить вам место в своей машине?

Она улыбнулась:

— Спасибо.

— Спасибо — да, или спасибо — нет?

Ее веки снова дрогнули, и он снова заметил это.

— Спасибо — да, — сказала она.

И подумала: не слишком ли много совпадений?

— Тогда тронемся? — сказал он.

— Кое-кто, кажется, уже тронулся…

Он улыбнулся:

— Затаримся в дорогу?

— Затаримся.

— Ну что ж, прекрасно. Вам снова лимонную?

— Да… спасибо… то есть — пожалуйста… в смысле, спасибо — да. — Она засмеялась, как смеялась раньше, когда-то давно-давно…

Но ей больше не казалось неприличным быть собой с этим незнакомым мужчиной.

На первом этаже было людно, шумно и совсем жарко.

Они пробирались сквозь толпу и кучи багажа — большая группа растерянно улыбающихся людей, похожих на скандинавов, заполнила пространство у выхода.

Она шла сзади. Он порой оглядывался и подавал ей свободную руку, балансируя другой — с двумя стеклянными бутылками и перекинутым через нее пиджаком.

Приятно было касаться его ладони — большой и крепкой.

В дверях он неожиданно привлек ее к себе. Лицо оказалось прижатым к его шее — она только успела заметить квадратного верзилу с двумя чемоданами на плечах, пролетевшего мимо, не разбирая дороги, и едва не снесшего ей голову.

— Простите, — сказал ее спутник и опустил руку. — Я не слишком напугал вас?

— М-м-м… — Она хотела пошутить: что-нибудь по поводу спасенной им прически, но побоялась, что не совладает с голосом.

Порывистое движение отпечаталось на ней, как на куске сырой глины: рука, обхватившая плечо, ладонь на щеке, напряженные мышцы торса. А запах его парфюма, разогретый теплом кожи, невидимой кисеей пристал к ее лицу и волосам.

Дойдя до стоянки, она вполне оправилась от смятения, а увидев машину, дожидавшуюся их, и вовсе развеселилась:

— Вы подбираете попутчиков в тон своего автомобиля?

Светлая серо-зеленая «семерка» была почти одного цвета с ее легким шелковым костюмом.

— Думаю, отпираться глупо, — сказал он.

Его губы сжались в прямую черту с легким изломом посередине, а за ними, где-то в глубине, прокатился мягкий тихий гром.

В машине было как в банке со сгущенным молоком, из которого решили сделать домашние ириски. Опущенные стекла не принесли перемен — ни малейшего движения в загустевшем воздухе.

— Сейчас выберемся на трассу, станет легче, — сказал он.

— Обещаете?

В ответ он просто улыбнулся.

Ей нравилась его улыбка. Ей нравилась его сдержанность. Ей нравились его голос, его молчание…

Не слишком ли многое ей нравится в нем и не слишком ли сразу?.. Она решила не увлекаться, зная свою натуру, которой или все, или ничего — никаких вторых ролей.

А в данном случае, без сомнения, все первые роли давно и прочно заняты. Не может же такой… красивый? Нет, красавцем не назовешь. Обаятельный? О да! Хотя его скромное обаяние не для среднего вкуса… Так вот, не может же такой приятный во всех отношениях мужчина быть невостребованным…

Может, тут же ответила она сама себе. Может. Чего только не может быть на этом свете — с высоты своего жизненного опыта она имела право на такое заявление.

И все-таки лучше не расслабляться…

О чем?.. о чем это ты?!

Ну и жара…

Не успели они набрать скорость, как уткнулись в хвост длиннющей вереницы автомобилей. Впереди слева — на выезде из аэропорта — на дорожной развязке маневрировали два огромных желтых тягача. Мигая от натуги оранжевыми огнями, они пытались вытащить с откоса красивый, как игрушка, длинный фургон.

Разноцветное железное стадо впереди извергало клубы черного дыма и непрерывный рокот. Пахло бензиновой гарью и плавящимся асфальтом. Казалось, еще совсем немного, и станет нечем дышать…

Она изо всех сил пыталась не упустить в этом адском месиве нить пронзительно-волнующего аромата — смесь прохладной свежести и томной неги — серебристо-канареечную дымку на фоне глубокого хаки…

Надо же, заметила она, окружающий мир вновь обрел едва ли не главную составляющую своей прелести — запахи. А те, как когда-то прежде, рисуют в воображении свои живописные картины.

Если этот мужчина пользуется ароматами с толком, то предназначение данного вполне определенно: лишить бдительности, а потом увлечь… Кого? Ну конечно ту, которую встречал…

А кого он встречал — жену? любовницу?.. Какая она: под стать ему — высокая, стройная… страстная? Или обычная клуша?.. Почему у него такие грустные глаза? Почему у него такие одинокие губы?..

Глупости, какие глупости!..

Какая жара…

Откинув голову на высокую спинку кресла, он наблюдал в окно за происходящим. Широко расставленные колени почти упираются в приборный щиток. На правом лежит рука — большая роскошная кисть, мечта ваятеля, — лежит смирно, но чутко, словно сытый лев на своей законной территории.

Высокий лоб. На висках и над ушами — едва заметная в светлых курчавых волосах седина. На шее пульсирует вена. В такт частому дыханию вздымается рубашка на животе.

Ей хочется смотреть на него, слышать его голос, его сдержанный… скорее — сдерживаемый смех… А как он смеется наедине с любимой?..

Как же давно она сама не смеялась! Как давно она не…

Жара! Какая жара!.. Мысли теряют очертания, едва явившись…

Она прикрыла глаза и вдруг совершенно отчетливо ощутила себя деревом, в самой глубине, в сердцевине которого тронулись после долгой зимы живительные соки: мощными толчками они растекаются по стволу, по ветвям, наполняя каждый капилляр, каждую клетку; кожа-кора, оттаивая, вновь обретает способность ощущать легчайшее прикосновение — руки, воздуха, взгляда…