— По-твоему, получается, что наша земля не нужна тем, кто на ней живет, но на кой-то ляд очень нужна тем, кто живет за тысячи километров, да? Дима, опомнись! Землю нельзя перенести, чтобы их территория стала плодороднее или обогатилась ископаемыми. И больше их страна все равно не сделается, потому что земля остается нашей, как ни оформляй ее!

— Геннадий Владимирович, не распаляйтесь. Я понимаю, коньяк хороший и все такое, но держите себя в руках — день только начинается. Но если без шуток, то я тебе, дурья голова…

— Прекрати называть меня дурьей головой! — возмутился Кудраков, наливая еще по пятьдесят.

— …я тебе, не дурья твоя голова, уже не раз рассказывал, кто нынче землю у нас охотно скупает. Помнишь?

— Помню, только глупости это все.

— И я думаю, что это глупости со стороны тех, кто верит в конец света. Но почему бы нам не быть умными? Они нам заплатят за то, что мы продадим им иллюзию их безопасности, раз они считают это безопасностью, панацеей от конца света. Ха-ха! — Петров снова вознамерился закурить.

— Прекрати, скоро рабочий день начнется.

— Открой окно. Плевать, что холодно. И не перебивай. Давай-ка рюмку. Так вот, Гена, самый кайф в том, что идею об опасности, ну, чтобы им страшно стало, и потом идею, как спастись, я же покупателям и подкинул. А научили меня этой идее мои славные былые товарищи. Головастые перцы! Уважаю. Но я — круче, Гена! Ты за меня держись. Я, — Петров покрутил пальцем в воздухе, — я их кинул. Все, что они долгие годы тщательно и терпеливо разрабатывали, я, чуть подумав, перенаправил в свой залив. Ну, подлатал этот «Ноев ковчег» и стал продавать места самостоятельно. Они-то что — по квартирам и небольшим частным участкам промышляют. Промывают людям мозги, пугая невозможностью спастись, держась за имущество, записывают в идиотские общины, а жилье — якобы на общий фонд. Сами-то его потиху перепродают иностранцам, а людям говорят, понимаешь ли, что за деньги от жилья якобы уже строят спасательное приспособление и что все, кто в общине, имеют де-факто туда билет.

— Самое ужасное, что есть такие, кто в это верит…

— А это все благодаря харизме нашего славного богочеловека Столыпина Игоря Леонтьевича. Бабы в него штабелями влюбляются, а мужики перечить стесняются. А я и его обошел на повороте.

— Ты во всем подлый человек.

— Нет. Просто в меня не так много морали втолкали, как в тебя. Я — чистое творение природы. Я без родителей рос. Мой отец убил свою дочь на глазах своего маленького сына, то есть меня. Да не просто убил. Он ее изнасиловал. Крошку совсем. Ей было — страшно вспоминать — шесть лет. А мне десять. Вот он — подлый. А я нет. Я не подлый. Я беру то, что мне люди сами дают. Да, могу подтолкнуть и поднажать, но только на тех, с кем есть смысл возиться. Я не виноват, что вы все идиоты. Но, с другой стороны, я удовлетворяю желания идиотов, облегчая страдания. Нет, я не подлый. Врачи, лекари там всякие деньги получают за облегчение страданий, и ты их не осуждаешь. А почему осуждаешь меня за то, что я лечу от страха души?

— Я осуждаю таких лекарей, которые за большие деньги убивают одних, чтобы взять их здоровые органы для других.

Гость явно рассердился. Он снял ноги со стола, затушил сигарету, встал и зашагал по кабинету взад-вперед.

— Эк ты загнул, Кудраков!

— А так и есть. Наша земля — жизненный орган для наших людей! — распалялся хозяин кабинета, воодушевленный тем, что вывел этого прощелыгу из равновесия.

— Да брось ты глупости пороть! Во-первых, вывезти землю ни у кого не получится, а во-вторых, иностранцы, придя сюда, только порядок наведут в местных пропитых мозгах…

— И установят свои порядки…

— И пускай! Их порядки получше наших, между прочим! Зато земля жить начнет. Она начнет плодоносить. Рожать начнет. Понимаешь? А сейчас? Стоит, захламленная гнилыми сараями… Да! Кстати, про сараи…

Что-то вспомнив, Петров вдруг успокоился и уселся на свое место. Кудраков было жестом предложил ему подлить коньяку, но тот также жестом отказался. Он превратился в совершенно делового человека.

— Так, Геннадий Владимирович. У тебя своя правда, у меня своя, ни одна не является лучше другой, а времени на дружеские балаболы больше нет. Надо творить, вершить дела! Хочу заметить, что то, что нам сделать позволяется, то и есть божий промысел. Итак, пусть твой подопечный сегодня же оформит мой любимый твой участок. Как я уже тебе сказал, я его продаю.

— А я нет.

— Это бунт на корабле?

— Ты меня убедил соблюдать только свои приоритеты.

— Попытка у тебя получилась прикольная, — издевательски подзадорил гость.

— Я не шучу, Петров!

— Слушай, Кудраков, кроме смелости, надо бы тебе еще и ума найти где-то. Ты поищи на досуге. Честное слово, не помешает. Ну а пока нет его, так меня слушай. Не прогадаешь.

— Да что ты возомнил о себе, дрыщ пустопорожний?!

Хозяин кабинета выскочил из-за стола и стремительно прошагал ко входу.

— Убирайся! — крикнул он, распахнув дверь. — Я все сказал! Я не продаю тебе землю. Ни тебе, ни твоим… пришельцам. Россия — для русских! Пошел вон!

— Коньяк тебя упрячет в психушку, — не двинувшись с места, предрек посетитель, — или разрушит твою карьеру. Закрой дверь, сядь, успокойся и слушай меня.

— С чего это вдруг?! — не сдавался Кудраков, оставаясь стоять на выходе.

— Да не вдруг, а давно. Взялся за гуж — не говори, что не дюж! Знаешь такую поговорку, патриот ты наш! Хренов. По трусливым глазам вижу, что знаешь.

— Обстоятельства поменялись, и я адекватно ситуации изменил свое решение.

— Вот молодец! Закрой дверь, чтобы враги не слышали то, что я тебе сейчас скажу, потому что это не в твоих интересах. Сядь и слушай. Внимательно. И не говори потом, что ты что-то не расслышал или не понял… Адекватный, значит? Это хорошо.

Геннадий Владимирович, неуверенный, что поступает правильно, закрыл за собой дверь и пошел обратно к рабочему месту.

— Нет! — резко поставил у него на пути стул Петров и указал, что сесть надо тут, напротив него, посередине комнаты.

Геннадий Владимирович растерялся. Он начинал чувствовать себя совсем неуютно, перестал понимать, когда и как упустил контроль над ситуацией, и никак не мог придумать, как выкрутиться.

— Я привык там, — промямлил он, держаться молодцом у него получалось плохо. — Тут мне неудобно.

— Удобно, просто ты этого еще не знаешь. Сейчас расскажу. Только ты не перебивай.

— Ладно, — Геннадий Владимирович аккуратно приземлился на выставленный стул, — я слушаю.

— Ты сейчас же позвонишь своему дружку и скажешь оформлять бумаги.

— Он не будет. Он взял отпуск за свой счет.

Возможность правдой уверенно отбрить требования этого нахала воодушевила Кудракова, он почувствовал, что снова готов почти на любой подвиг.