— А ты ему скажи, что он получит деньги. И скажи, что деньги будут сегодня, если он окажется хорошим мальчиком. А деньги ему очень нужны.

— С чего ты взял? На деньги он не поведется.

— Понимаю твой намек на его типа честность. На самом деле это всего лишь мягкотелость. Амебность. Но я же в любом случае действую наверняка. Знаешь почему?

— Просвети.

— Потому что готовлюсь. Подстилаю соломку там, где могу упасть.

— Ближе к делу. Время идет.

— Тут ты прав. Твоему чиновному другу надо спасти дочь. Ее украли. Не знал?

Кудраков почувствовал, что у него похолодели руки. Он не слышал, чтобы у его приятеля случилось такое горе, но он, надо признать, вообще ничего от него не слышал уже больше недели. И возможно, именно поэтому тот взял отпуск за свой счет.

— Не ты ли этот похититель? — с ненавистью спросил он.

Петров, очень довольный собой, откинулся на спинку стула и гордо скрестил руки на груди. Выдержав секунд пять в позе олимпийского бога, он вдруг снова подался вперед и с издевкой сказал:

— Нет, Гена. Это не я. Это ты.

Кудраков сначала подумал, что неправильно его услышал. Он напряженно сморщил брови. Потом он почувствовал холодок на затылке, потому что решил, что находится в одной комнате с психически нездоровым человеком. Еще мгновение спустя его кинуло в жар негодования — он сообразил, что ублюдок напротив каким-то образом его подставил.

— Где Лиза?

— Никогда не отгадаешь! Потому и просить не буду. Она на твоей базе. На той, которую тебе теперь надо срочно продать. Чтобы никто не нашел там девочку.

— Ну ты и подонок! — прошипел Кудраков. — Ты мне надоел. Я больше не буду иметь с тобой ничего общего. Я сейчас же позвоню в милицию и скажу, где Лиза.

— О! Ну тогда ее найдут мертвой. Об этом позаботятся твои же люди. Сейчас же. Если не веришь, то можешь позвонить Шнырю и спросить, какой твой приказ он вчера отправился выполнять.

Кудраков почувствовал, как кровь ушла из головы неведомо куда. В глазах потемнело, в ушах зашумело. Сердце заухало, как сова в темном лесу.

— И между прочим, — продолжал свои издевательства Петров, — если не принять срочно меры, то девочка сама по себе умрет. От голода. Она отказалась есть. Уже давно. Ты хочешь взять это на себя?

Кудраков потянулся к краю стола, на котором лежал телефон.

— Правильно, — подбодрил его гость, — помоги другу выкупить дочь живой и невредимой.

Геннадий Владимирович бросил телефон обратно. Он распрямил спину и спокойно посмотрел в глаза Петрову.

— Оставь меня одного, — не то попросил, не то приказал он. — Я позвоню. Дай мне час.

— Вот молодец. На этот раз ты все понял. Почти с первого раза. Хорошо! — Он встал и подошел к столу, где стояла бутылка коньяка, налил себе рюмку и залпом осушил. — Знаешь, я тебе верю. Но если что — под землей найду. Ты же не хочешь, чтобы отец рыдал на похоронах дочери, правда? У тебя есть час. Я жду.

После того как дверь за Петровым закрылась, Геннадий Владимирович Кудраков еще долго сидел на стуле посреди комнаты. Он совсем не следил за временем. Он не опасался, что не успеет в отведенный ему промежуток. Он ни о чем не думал. Сначала было попытался найти какое-то рациональное объяснение всему, что происходит с ним в последнее время, и найти удовлетворяющее решение или хотя бы уговорить себя, что он-то ни в чем не виноват, но быстро понял, что все логические связи блокированы каким-то первородным стыдом за то, что он в этом участвует.

Уговорить себя в своей невиновности тем более не получалось. Если так рассуждать, сказал он сам себе, то дойдешь до того, чтобы позвонить этому подонку и поблагодарить за то, что он меня не подставил под огонь. Ведь до сих пор у них все получалось, он оставался вне всяких подозрений. А теперь наконец появилась надежда, что деньги упадут в руки.

При этом сам Петров, как только оторвет куш, должен укатить за пределы этой страны и, значит, слава богу, перестанет взрывать ему мозг. Если не дергаться, а потерпеть еще чуть-чуть, то еще и в выигрыше останешься. Что же касается Таранкова, то в конце концов, это реальный шанс помочь товарищу. Если ему нужны деньги, а Петров, как правило, не блефует, он будет даже признателен за добрую весть, за возможность получить дочь обратно. Но какой же Петров подонок! Он хотел дать Таранкову денег для того, чтобы потом ровно их все в виде выкупа за дочь забрать назад, получив еще и документы.

Мозг Геннадия Владимировича разбушевался в негодовании. Внутренний голос подсказывал ему, что нельзя влазить в авантюру заодно с Петровым, но он же взывал к благоразумию ради того, чтобы вернуть Лизу Таранкову. Получив деньги, он мог расширить деятельность партии и таким образом отработать свою вину.

— Геннадий Владимирович, вам нехорошо?

Голос секретарши вернул его на землю. Девушка стояла рядом с ним, вежливо склонившись. Видимо, она зашла довольно давно и, возможно, даже испугалась, увидев начальника в странном положении — сидящим на одиноком стуле посреди комнаты. Кудраков был полностью погружен в свои мысли. А на столе стояла недопитая бутылка коньяка.

— Ой, Наташа! Добрый день. Нет, все нормально. Сколько времени?

К своему ужасу, Кудраков понял, что просидел вот так почти час. Он заверил девушку, что ему ничего не надо, и отпустил ее возиться с текучкой. Когда она вышла, Геннадий Владимирович подошел к столу, взял телефон и набрал номер Таранкова, не особо рассчитывая, по сложившейся за неделю привычке, на ответ.

Петр Васильевич ответил. Голос его был уставший, но в нем проблескивали нотки какой-то, как показалось Кудракову, скорее радости, чем горя и отчаянья.

— Приветствую, Геннадий Владимирович. Каким ветром?

— Ну, я тебя давно ищу. Ты не отвечал или был выключен целую неделю. Я волновался. А потом…

Кудраков рассудил, что нет резона тянуть резину и нет смысла лезть к Таранкову в душу. Если тот захочет, он сам все расскажет. Если не захочет, то это его право. Прямое обращение по делу с намеком на деньги даст его другу возможность самому сделать выбор: говорить или не говорить.

— Есть одна почти школьная задача с красивыми входящими. Получишь удовольствие от решения. Большое удовольствие, я гарантирую. Надо помочь нашему другу в его игре в конец света.

— Ты с ним еще общаешься?

— Пока приходится. Хвосты должны вот-вот развязаться навсегда. Надо сделать последний ход. И я прошу тебя помочь. Результат и тебе очень понравится. Обещаю. Оно всегда кстати, не так ли?

Таранков понял, о чем речь, но интонация его ничуть не изменилась, как будто ему было совершенно все равно.

— Эх, Гена, если бы дней пять назад, я бы тебя расцеловал за такую просьбу…