Новые раскаты смеха перекрыли его голос, смеялся и Варавва. Он дождался, когда установится тишина, и взобрался на камень, чтобы все могли его видеть.

– Я обращаюсь к тем из вас, кто еще слишком молод, чтобы меня знать. Меня зовут Варавва. Как и всякий уважающий себя галилеянин, я родился бунтовщиком и патриотом. Мне было тридцать лет, когда римляне захватили наши земли. Смириться с этим я не захотел и решил стать зелотом. Я знаю, что для большинства из вас неприемлем наш способ ведения борьбы с оккупантами. Вы не доверяете нам, а мы вам, и такое положение изменится не скоро. Но сегодня я пришел сюда не для того, чтобы поговорить с вами о доверии. Я здесь, чтобы говорить с вами о будущем Земли обетованной и ваших верований.

– А с каких это пор зелоты стали переживать о наших верованиях? – перебила его Саломея, фарисейка-воительница в одеянии амазонки. – И потом разве это и не ваши верования?

– Во всяком случае, не мои, – осадил ее зелот.

– Что ты имеешь в виду? – не унималась Саломея.

И снова повисло молчание. Варавва задавался вопросом, не обернется ли сказанное им против него самого. И все же он принял решение говорить открыто:

– Я ставлю под сомнение существование Иеговы, настолько он глух к нашим бедам, как мне кажется.

Со всех сторон послышались неодобрительные возгласы.

– Святотатство! – завопил Зелман, предводитель назарян, грозя пальцем Варавве. – Всевышний не несет никакой ответственности за наши беды.

– Мы заслуживаем во сто крат большего наказания! – добавил Эли, предводитель ессеев. – Кто из вас очищается и молится, как того требует Закон Моисеев?

– Сегодня некоторые иудеи даже не соблюдают Шаббат! – поддержал его вожак сикариев Рекаб.

– Некоторые иудеи больше не уважают себя как народ! – заявил Досифей; его резкий голос разнесся над толпой. – То, что они сотрудничают с римлянами на священной земле, хуже святотатства!

Снова в толпе загалдели, но на этот раз явно соглашаясь со сказанным им. То тут, то там началась толкотня, но это не помешало Варавве продолжить:

– Если я вот этими руками, руками зелота, убил больше иудеев, чем римлян, так это потому, что они стали более раболепными, чем рабы! Мы не в силах платить такие налоги. Что они будут делать, хочу я вас спросить, когда их новый император введет еще один налог, чтобы собрать денег на всякого рода распутства?

Отовсюду послышались возгласы возмущения, чем и воспользовался Варавва, чтобы подбодрить своих сторонников:

– Кто, по вашему мнению, не допустит такого нового унижения нашего народа? Первосвященник Каифа со своим синедрионом? Все, на что они способны, – так это задрать свои шелковые, расшитые золотом туники и подставить свои зады прокуратору, как они это всегда делали!

И тут раздались возгласы одобрения его самых горячих сторонников.

– Вот ответ сикариев первосвященнику! – выкрикнул Рекаб и смачно плюнул на землю.

Возгласы одобрения зазвучали громче. Варавва дождался, когда шум утихнет, и снова заговорил, уже спокойнее:

– Пришло время нашему народу восстать, как в прошлом он поднялся и пошел за Моисеем. Лучшего момента не будет. После смерти Тиберия Рим увязнет в перипетиях передачи власти. И в связи с предстоящим празднованием Пасхи Пилату понадобится собрать всех своих людей в Иерусалиме, чтобы поддерживать порядок. Ему не удастся собрать силы для подавления восстания! Мы не можем этим не воспользоваться!

Судя по выражению лиц собравшихся, для них сказанное имело смысл, и он продолжал, все более воодушевляясь:

– Будучи разрозненными, мы бессильны, но, объединившись, сможем поднять такое восстание, в результате которого окончательно изгоним римлян из Израиля.

– Изгоним римлян? – расхохоталась Саломея. – Скорее нас на куски искромсают. Как ты себе это представляешь, зелот? Может быть, ты первым попробуешь?

– Я уже был первым, – перебил ее Варавва. – Это было еще до твоего появления на свет. Тогда мы взяли Сепфорис и изгнали римлян из Галилеи. Восстание охватило Иудею, Самарию…

– Но римляне по-прежнему здесь, – не дал ему докончить фразу Залман, предводитель назарян.

– Так оно и есть, – вздохнул Варавва. – Они по-прежнему здесь из-за того, что мы никак не можем объединиться. И не римляне положили конец восстанию, а один из саддукеев, к тому же первосвященник, заявивший, что всякий добропорядочный верующий должен подчиняться Риму.

Последовавшие за этим высказыванием возгласы стали подтверждением по крайней мере того, что такое положение, когда бразды правления Храмом передавались от отца к сыну, терпеть уже не было сил.

– Я не претендую на звание добропорядочного верующего, – признался Варавва. – Я – всего лишь песчинка в глазах Всевышнего. Но я знаю одно: у меня с вами один Храм, один Бог и один и тот же враг. Поэтому, фарисеи вы, ессеи, самаритяне, назаряне, сикарии или зелоты, предпочитаете вы, следуя писаному или неписаному закону, жить по вашей вере в священном городе или уединившись от мира, – это не имеет значения! Мы все – иудеи! И как иудеи, объединившись вокруг нашего Бога, мы победим!

Речь Вараввы не вызвала особого энтузиазма. Если зелоты, самаритяне и сикарии, судя по всему, были согласны участвовать в восстании, поскольку это в основном соответствовало их убеждениям, то совсем иначе дело обстояло с ессеями, назарянами и фарисеями, которые молча вопросительно поглядывали друг на друга. Встревоженные Варавва и Досифей ожидали их решения.

– Ты ручаешься за этого зелота, Досифей? – неохотно задала ему вопрос Саломея.

Варавва повернулся к самаритянину, который после некоторых раздумий ответил:

– В его возрасте уже пора на покой, но… – При этих словах вожак сикариев ухмыльнулся. – Это – самый честный бандит из всех, кого я когда-либо встречал. И самый грозный воин. К тому же он величайший стратег. Он не хотел идти сюда, это я отправился за ним. Всевышний пощадил его дважды. Первый раз, семь лет назад, рукою Пилата, а второй раз, неделю назад, устроив крушение галеры, после чего он единственный выжил. Я усмотрел в этом знак свыше. Знак того, что Яхве выбрал его в качестве освободителя, в качестве Мессии. Ибо близится конец света, братья!

Вместо того чтобы убедить вожака назарян, слова Досифея разуверили его.

– Мы знаем лишь одного Мессию, Досифей, Иешуа из Назарета, – заявил он. – Это ему Варавва обязан жизнью. Тебе несложно понять, почему мы не можем последовать за ним.

Фарисейка-воительница приблизилась к Варавве и некоторое время рассматривала его, а потом призналась:

– Ты сам сказал, зелот, что мы не верим вам, а вы не верите нам, поэтому нам трудно будет признать тебя Мессией. Но… я доверяю тебе, Досифей.

Потом она повернулась к нему и добавила:

– Если ты и твои самаритяне считают, что мы можем пойти за ним, тогда мы с вами.