– А теперь встаньте. Положите свои работы на пол и оцените собственное творчество как можно критичнее.

– Зачем же на пол-то… такую красоту? – взыграли задетые за живое авторские амбиции.

– Затем, – был непреклонный ответ. «Взгляд с высоты» называется. Сразу видишь собственное ничтожество… Что в искусстве, что в жизни…

Казалось, он что-то доказывает самому себе, когда-то недоспоренное с самим же собой.

– Так вы сразу увидите все свои ошибки, – пояснил он.

И действительно. Как только их «произведения» легли на пол, жестокая правда тотчас бросилась в глаза. Подавленные, они молчали, сознавая, что экзамен по рисунку им, скорее всего, не одолеть.

– Не переживайте, – пожалел их художник. – Говорят, даже обезьяну можно при желании обучить… – но решил дальше не развивать эту мысль. – Жду вас завтра. Не опаздывайте. Дома потренируйтесь. До свидания, – попрощался он, бесцеремонно указывая им на дверь.

Уговаривать девчонок долго не пришлось. На солнечной оживленной улице, в тени еще не потускневшей зелени лип, к ним вновь вернулась щенячья радость жизни.

– Тебе в метро?

– Угу.

– Тебя как зовут? – встрепенулись «медные косички».

– А тебя?

– Ты после седьмого?

– Ага.

– А ты?

– И я после седьмого!

– Тебе когда четырнадцать?

– В сентябре.

– И мне в сентябре!

– У тебя какой любимый предмет?

– Русский с литературой.

– И у меня тоже!

– Обожаешь Мопассана?

– А то!

Откуда-то сверху из открытого окна послышалось шипение заезженной пластинки: «А снег идет, а снег идет! И все вокруг чего-то ждет!» – самозабвенно пела Майя Кристалинская. Зачем она летом поет про снег? Лучше бы про Царевну-несмеяну…

– Ты «Ночи Кабирии» смотрела?

– Конечно, весь фильм плакала, – дрогнули «медные косички».

– А мне больше понравилось кино «Бабетта идет на войну».

– А что такое «полиграфический», как ты думаешь?

– Да черт его знает!

– Ты как насчет мороженого?

– А давай!

Они вдруг громко расхохотались, пугая прохожих. Они смеялись так, как могут смеяться только девчонки – уже не дети, но еще и не томные девицы – заливисто, до слез, до колотья в боку, сгибаясь пополам и раскачиваясь из стороны в сторону. «Смешинка в рот попала» – это про них, когда только палец покажи – и уже смешно. Смех без причины – вовсе не признак дурачины, как утверждает пословица. Это жизнь ликует в них от самого факта своего существования.

* * *

На удивление, экзамен по рисунку – он был первым, «отсеивающим» основную массу абитуриентов, – они сдали на пятерки. Не зря бился с ними художник целый месяц – кое-чему он их все же научил, подтвердив свою мысль про обезьяну. Диктант с устной литературой – тоже на пятерки, а вот математика для одной из них чуть не стала крахом всех надежд. Принимавшая экзамен преподавательница – коротконогая старорежимная тетка с немигающим взглядом испепеляюще-черных глаз, полных презрения к убогости математических бездарей, с тяжелым сердцем, наступив себе на горло, поставила трояк. Остальные-то оценки у тупицы – пятерки… Что скажет приемная комиссия?

* * *

Техникум сразу сделал их «взрослыми» рядом с бывшими одноклассницами. Им даже дали стипендию – 120 рублей старыми, а деньги-то – размером с носовой платок. Девчонки вскоре стали самыми близкими подругами.

В тот год началась знаменитая «оттепель». Где-то там, во взрослой жизни, побеждали на Олимпийских играх в Скво-Велли «наши» конькобежцы Скобликова, Гришин и Косичкин; стучал ботинком на трибуне ООН Хрущев, обещая всем показать «кузькину мать»; летали в космосе Белка и Стрелка; в безбрежном океане 49 суток дрейфовали четверо стройбатовцев, дожевывая последний солдатский сапог; защищали страну доблестные ракетчики, сбившие в праздничный Первомай американский «U-2» с Гарри Пауэрсом, а в столице достраивали огромный бассейн под открытым небом – в котловане взорванного храма. Конечно, они слышали обо всем этом по радио, но их собственная жизнь, наполненная до краев всевозможными событиями, яркими чувствами и девичьими терзаниями, была им важнее: она неслась вперед на всех парусах, обещая впереди безмерное счастье. Где-то там, за горизонтом… Вот еще немного, еще чуть-чуть…

Они познавали мир и себя в этом мире, томились предчувствием первой любви, свято верили в нерушимость крепкой девичьей дружбы, страдали от недовольства собой, своим «экс терьером» в одежонках домашнего «индпошива», и неумения показать себя в выгодном свете, но все же надеялись, что в один прекрасный день… Им, послевоенным первенцам своих родителей – «детям любви», все же повезло стать младшим поколением вольнодумцев-шестидесятников.

Они учились, узнавали, как печатают книги и журналы и как их готовят к этому сложному этапу издатели. Постепенно они расставались с детской безответственностью: для них стало откровением то, что за такую шалость, как швыряние литер из окна наборного цеха на втором этаже в проходящих внизу молодых людей с целью привлечь их внимание, могут и в тюрьму посадить. Враг не дремлет: соберет с асфальта все эти литеры, шпоны и шпации и злобные листовки напечатает… где-нибудь.

* * *

Как-то раз после занятий всех учащихся погнали на общее собрание в библиотеку-читальню. Недовольный народ, грохоча стульями и толкаясь, старался занять места поближе к двери. Впереди, опустив голову, сидела в полном одиночестве неприметная третьекурсница из группы технологов. Комиссия – профком, партком и комитет комсомола – расположилась напротив, старательно пряча глаза. На «председательском» месте – заведующая библиотекой, кругленькая коротышка с глазами навыкате и кудрявым хохолком. Она горестно всплескивала пухлыми ручками, призывая всех к порядку:

– Мы с вами должны принять решение, что делать с одной нашей учащейся, – кивнула она в сторону девочки с опущенной головой, над которой сгущались грозовые тучи.

Когда стаю, хоть волчью, хоть человечью, науськивают на одного слабого, ей, стае, кажется, что она, такая спаянная, такая сильная, вправе решать, кого казнить, а кого миловать. Только покажите, кого клеймить… или загрызть насмерть. Показательные судилища, о которых шептались на коммунальных кухнях взрослые, оказывается, вовсе не канули в Лету, как надеялась молодежь начала шестидесятых. Кому-то, видно, неймется повернуть время вспять, полагая, что без таких «воспитательных мероприятий» не обойтись.

– А чего она такого натворила? Убила кого или ограбила? – полюбопытствовали из зала.

– Она?! Она погрязла в религии, верит в Бога, носит крестик под платьем и ходит в церковь! – колыхалась от возмущения коротышка. – И это в советском учебном заведении! Такое прос то недопустимо! Это же, как его, опиум для незрелого ума! Выяснилось, что она даже не комсомолка! – билась в праведном гневе партийная библиотекарша.