С улицы Горького человеческая река, скандирующая: «Убийцы! Убийцы!», повернула на Манежную и, обогнув ее, направилась на Охотный, вернувший себе в 1991 году свое историческое название. Входы на Красную площадь были перекрыты танками с расчехленными орудиями. Все колонны постепенно перемешались, и шедшие плечо к плечу незнакомые люди ощущали такую сплоченность, такое братство, что готовы были перевернуть весь мир. Никто не «регулировал» это движение, и при невероятной скученности они не были толпой – слепой, безумной и жестокой.

На площади Дзержинского, где гордо возвышался «Железный Феликс», столько лет простоявший на чужом, царском, постаменте и не ведавший, что уже завтра его скинут, крики проклятья, обращенные к зданию КГБ, заставили его обитателей спешно убраться от окон, откуда они наблюдали за происходящим на площади, захлопнуть все форточки и опустить глухие шторы. У памятника «Героям Плевны» путь к Старой площади был перекрыт танками. Центральный Комитет КПСС, пуще огня боясь своего народа, своевременно забаррикадировался.

Вечером по телевизору показали и стихийную демонстрацию, и то, как вереница черных «членовозов» спешно покидала столицу, направляясь во Внуково. На следующий день из Фороса, как ни в чем не бывало, вернулся слегка смущенный Горбачев, жалуясь, что сидел там «под арестом» и знать ничего не знал, а зачинщиков ГКЧП препроводили в тюрьму. В издательстве шумно обсуждали вчерашнее событие. Пока никого не уволили. Но как только унялись первые страсти, в академию явились разные комиссии: одни интересовались снятыми портретами («Мы решили им лица помыть перед началом учебного года», – оправдывалось руководство), другие – отношением к последним событиям. Все ли «за»? Тут как раз и пригодилось свидетельство «органов», зафиксировавших на кино– или фотопленку участие в стихийной демонстрации издательства академии, которое ожидало своего мстительного часа в ректорском кабинете. Кто его знает, куда все повернет? «Вот! Видите? Академия тоже участвовала в демонстрации! А как же! Мы все “за”!»

Сын всю трехдневную революцию благополучно проспал. Родители ничего ему так и не сказали, радуясь в душе, что в столь тревожное время он спит дома. Выслушав восторженный мамин рассказ о демонстрации, он, досыта насмотревшийся на километры колючей проволоки останков чукотских «ГУЛАГов», изрек:

– Ты же не ребенок. Неужели ты всерьез веришь всем этим крикунам? Просто на смену ожиревшим партийным хрякам придут молодые и ушлые комсомольские волчата. И тут уж держись! Они еще себя покажут!

– Но мы так долго ждали этой свободы! И так радовались, что люди смогут жить, наконец, своим умом, а не по указке сверху, что они сами будут распоряжаться своей судьбой, с удовольствием работать и зарабатывать, сколько смогут, ездить за границу не по милости выживших из ума «ветеранов» из райкома партии, а по своему желанию, читать и слушать то, что хочется, открыто, а не «под одеялом». Сильные, умные и талантливые не должны влачить жалкое существование под градом насмешек тех, кто «умеет жить».

Дальнейшие события подтвердили, что двадцатилетний сын оказался прозорливее и мудрее своей мамы. И все же тот яркий миг единения с людьми, который она пережила на стихийной демонстрации 21 августа, забыть невозможно. Как и то, что именно в такие моменты осознаешь себя не песчинкой в бескрайней пустыне, но народом.

* * *

За каких-то пару недель после этих событий все союзные республики заявили о своей независимости. Даже Чечня, входившая в состав РСФСР, последовала их примеру. Дождливая холодная осень с огромными очередями за стремительно исчезающими продуктами и с непредсказуемыми ценами принесла еще одну беду – «шоковую терапию» под видом экономических реформ. Переход к рыночной экономике пережили не все: многие люди, на глазах которых рушилось то, чему они отдали все свои силы, чувствуя бессмысленность, да и просто невозможность дальнейшего существования, накладывали на себя руки или преждевременно умирали.

Народу платили прежнюю зарплату при повышении цен почти в сто раз, а кому-то вообще перестали ее выдавать. Ведомства безжалостно сокращали штат, чтобы хоть как-то поддержать остальных, многие производства останавливались, вышвыривая людей на улицу. Армию обвинили во всех грехах: появляться в военной форме на улице или в общественном транспорте стало небезопасно. Бедные учителя не знали, как все это объяснить своим недоумевающим ученикам и дальше «сеять разумное, доброе, вечное», а старики вообще не понимали, что происходит.

Люди подались в «челноки» на радость расплодившимся преступникам, которые съехались в Москву со всего света. Грабь – не хочу! Иностранцы гонялись за «халявой», скупая за гроши у воришек из библиотек-музеев-галерей всякие редкости. Даже «почтовые ящики» потрошили, выуживая «секреты», которые доставались их создателям иногда и ценой собственной жизни. На каждом углу появились «комки» – коммерческие лавки, где можно было хоть что-то купить. С Украины и из Белоруссии в голодную Москву везли сало, масло, творог, молоко и сыр, раскладывая все эти яства прямо на асфальте у станций метро. Овощи и соленья доставляли колхозники из ближайших сел и деревень. У кого были деньги, лучше доллары, – покупали.

В начале зимы три правителя – российский, украинский и белорусский – единолично решили судьбу огромной страны в Беловежской Пуще, наплевав на результаты всесоюзного референдума. В последние дни уходящего года СССР официально прекратил свое существование, и Ельцин наконец-то занял кабинет Горбачева в Кремле.

* * *

Так прошел второй год-перевертыш в двадцатом столетии, который пронесся вихрем над шестой частью суши, изменив там все до неузнаваемости. Именно этот год дал старт «лихим девяностым»: с одной стороны – воздух свободы, экзамен на самостоятельность, возрождение духа предпринимательства, радужные перспективы общения со всем миром, а с другой – повальное воровство сверху донизу, красивые западные идеи на пустой желудок, неприкрытый бандитизм, рассекающий в красных пиджаках на ржавеющих иномарках, разномастные «экстрасенсы» с кликушами и толпы нищих бомжей, да бродяжек-детей, как в послевоенные годы.

Год 2002-й, все еще не оправившийся от удивления, что переход в третье тысячелетие обошелся без «конца света», которое ему сулили всевозможные предсказатели по всему миру, все же не смог отмежеваться от кровавого наследия недавнего прошлого.

Первой трагедией для всей страны стала авиационная катастрофа в конце апреля, которая унесла жизнь знаменитого генерала, избранного губернатором Красноярского края, Александра Лебедя – яркой личности, чья политическая звезда взошла 19 августа 1991 года у стен Белого дома. Случайной ли была гибель человека, который вполне мог стать президентом? А 9 мая, во время празднования Дня Победы, в такой святой день, «неизвестные» взорвали жилой дом в Каспийске. В июне в Москве, на Манежной площади, распоясались после матча тысячи оголтелых «футбольных болельщиков». И снова пролилась кровь. Вскоре после этих событий там построили нелепый торговый центр, чтобы негде было особо митинговать другим. В конце сентября грузинские боевики попытались прорваться в российскую Ингушетию, погибли наши солдаты, державшие оборону.