– Сегодня я не приду ночевать, – сказал он слуге.

Открыв потайную дверь, замаскированную книжными стеллажами, Вассалли очутился в маленькой, но комфортабельной спальне. Раздевшись, он лег, потушил свет и прошептал:

– Мама, не думай, что я тебя бросил. Все идет как надо, наберись терпения. – Он закрыл глаза, и слезы выступили у него из-под ресниц.

Джулия лежала на больничной кушетке, сосредоточенно глядя в белый потолок, а Гермес, склонившись над ней, с внимательным видом, сантиметр за сантиметром ощупывал ее оперированную грудь.

– Теперь заложи руки за голову, – распорядился он. – Так, молодец, а теперь…

Джулия безропотно выполняла все указания своего «лечащего врача», чуткие пальцы которого, обследовав подмышечную впадину, переместились к ключице и двинулись выше, к шее.

– Теперь сядь, – сказал Гермес.

Джулия инстинктивно поправила комбинацию, чтобы прикрыть грудь, и только после этого села, уставившись теперь на потертый линолеум – смотреть на себя она избегала до сих пор.

– Все хорошо, – сказал наконец Гермес. – Можешь одеваться.

Джулия с чувством облегчения поспешила за ширму, а Гермес присел на кушетку, готовясь начать разговор о том, что волновало сейчас их обоих.

– Значит, у нас может быть ребенок, – начал он, когда Джулия, уже одетая, вышла из-за ширмы. – Если ты, конечно, хочешь, чтобы он родился.

– Скажи, как может отразиться на мне беременность? – спросила Джулия. – Я хочу знать всю правду, какой бы жестокой она ни была.

– Правда состоит в том, что беременность ничем не грозит твоему здоровью. С этой стороны проблем нет.

– Докажи.

– Раньше считали, что женщинам, которые оперировались по поводу рака молочной железы, рожать противопоказано. Материнство, дескать, способно вызвать рецидив болезни. В качестве аргумента называли рост прогестерона и активизацию гормональных процессов, так сказать, факторы риска. Но в жизни эта гипотеза не нашла научного подтверждения. Больше того, в литературе описано много случаев, подтверждающих прямо противоположное. Я отношусь к тем, кто считает, что беременность и материнство только помогают женщинам изжить в себе страх перед болезнью, укрепляют волю к жизни.

– У меня нет воли к жизни, – призналась Джулия.

– Пока нет, – с ударением на первом слове поправил ее Гермес. – Но ты не одна, нас двое. Я всегда буду рядом. Пока жив.

– Я знаю, что могу на тебя рассчитывать, но на себя… на себя я не очень-то полагаюсь.

– Значит, ты поэтому ничего мне не сказала? И Пьерони велела молчать?

Джулия утвердительно кивнула.

– Мне очень жаль, – сказала она после некоторой паузы, – что ты узнал об этом не от меня и в такой неподходящий момент.

– Узнать, что будешь отцом, радостно в любой момент, – возразил Гермес, – для меня по крайней мере.

– Не дави на меня, Гермес, прошу тебя!

– Я не давлю, просто сказал, что рад.

– Пойми, я еще не знаю, станешь ли ты отцом, потому что не решила, могу ли я стать матерью.

– Дорогая, скажи мне, что тебя останавливает.

– Я с ужасом думаю о бесконечных анализах и обследованиях, из-за которых я не буду вылезать из этой клиники.

– Анализы и обследования обязательны для всех беременных женщин, – возразил Гермес. – Это долг каждой будущей матери, заботящейся о здоровье своего ребенка. Перенесенная тобой операция в данном случае роли не играет. Подумай, все женщины через это проходят. У тебя все в порядке, Джулия, уверяю тебя! – И Гермес нежно обнял ее.

– Утешаешь? – недоверчиво спросила она.

– Констатирую факты.

– Сомневаюсь. Я чувствую себя загнанной в угол, прижатой к стенке, называй, как хочешь. Тобой, беременностью, притаившейся во мне болезнью, проблемами сына, собственной мнительностью и своим характером.

– Малыш благотворно воздействует на тебя, откроет перед тобой мир любви, излечит от страхов, – убежденно произнес Гермес.

Джулия посмотрела на него с сомнением.

– Откуда у тебя такая уверенность? – спросила она.

– Я знаю это как врач и просто как человек с жизненным опытом. Кроме того, не буду скрывать, мне очень хочется, чтобы этот ребенок родился.

– Значит, если он не родится, вся ответственность ложится на меня? – напряженно выпрямилась Джулия. – Ко всем моим проблемам добавится еще и чувство вины перед ним и перед тобой. Радужная перспектива!

– Джулия, у тебя еще есть время на размышления, – сказал Гермес, глядя ей в глаза. – Окончательное решение должна принять ты одна. Каким бы оно ни было, я буду с тобой. – И, снимая халат, добавил: – Пойдем, я отвезу тебя домой.

В машине Джулия забилась в угол сиденья и сидела молча, погрузившись в свои мысли. В ней вдруг поднялось раздражение против Гермеса, такого безупречного, безгрешного, всегда правого – прямо ангела во плоти.

– Скажи, – с сарказмом спросила она, – ты хоть раз в жизни в чем-нибудь сомневался? Или ты всегда знаешь, как надо поступить?

– Пока ты рядом со мной – всегда, – спокойно ответил Гермес. – Ты придаешь мне сил и уверенности.

– Еще одна моральная нагрузка для меня!

Гермесу казалось, что он понимает состояние Джулии. Она хотела сама разобраться в себе, без посторонней помощи, потому и спряталась в доме деда. Неожиданная смерть отца усугубила ее депрессию. Сейчас для нее самое лучшее – отвлечься, сменить обстановку.

– На следующей неделе я лечу в Нью-Йорк, – сказал он. – На пятнадцать дней. Давно обещал провести консультации в Колумбийском университете, да все никак не мог вырваться. Поедем вместе?

– Я предпочла бы остаться дома, – искренне призналась Джулия и, увидев, как изменилось лицо Гермеса, спросила: – Тебя это расстроит?

– Очень. Но твое решение для меня закон, потому что я люблю тебя и очень боюсь потерять.

– Спасибо! – ответила Джулия и нежно коснулась его руки.

– Уверен, что к моему возвращению ты примешь решение. Самостоятельное и взвешенное. И надеюсь, – Гермес на секунду запнулся, – если я хоть что-то для тебя значу, наш ребенок появится на свет.

Серое неподвижное море терялось в нежной дымке, плавно переходя в небо. На берегу было безлюдно и тихо.

Лео сел на одну из перевернутых лодок и оглянулся: Джорджо, отстав от него не несколько шагов, лениво бросал в воду камешки.

Отец и сын провели вместе уже несколько дней, но как Лео ни старался вызвать Джорджо на откровенный разговор, мальчик упорно отмалчивался.