Если допустить, что это так, то нужно признать, что видимая структура эмоциональных отношений сосуществует с теневой структурой, наполненной совершенно другими смыслами. Широко известно, что привязанность, которую публично выказывают друг другу супруги, часто сосуществует с приватной враждебностью. «Красный Коллектив» предположил, что существует большая разница между «внешними» и «внутренними» отношениями в паре. Мужчины-геи часто высказывают мысль, что враждебность, которую они испытывают по отношению к себе со стороны других мужчин, вызвана бессознательным желанием. Воспитание маленьких детей потенциально всегда вызывает высокий уровень любви и враждебности, причем с обеих сторон. Поскольку большая часть родительских забот лежит на женщинах, отношения с матерями с большой долей вероятности всегда будут весьма амбивалентными, на чем сделала акцент Нэнси Фрайди в работе «Моя мать / Мое Я» («My Mother / My Self»).

Существует так мало исследований, которые содержали бы информацию о глубинах психики и при этом – ощущение социального контекста, что рассуждать о том, как организована эта скрытая структура, трудно каким-либо иным образом, нежели в чисто спекулятивном ключе. Единственное, что нам доподлинно известно, – что структура катексиса в общих чертах может считаться многоуровневой, а наиболее важные отношения – амбивалентными. Старые клише о том, как легко любовь и ненависть превращаются друг в друга, и сила построенных на этом сюжетов вроде «Турандот» Пуччини становятся более понятными, если принять во внимание, что сексуальные практики в целом основаны на структурных отношениях, в которых уже присутствуют и любовь, и ненависть.

Нэнси Фрайди рассуждает еще об одном принципе организации. Она отмечает, что когда у девочек развивается желание, направленное на мужчину, то они думают больше о безопасности, чем о сексуальных отношениях. При обсуждении сексуальных отношений подростков часто говорят, что девочки стремятся к любви и близости, а мальчики – к сексу. Габриэль Кэри и Кэти Летте в работе «Пубертатный блюз» («Puberty Blues») добавляют, что в группах ровесников-подростков секс практикуется равно и для символических целей, и для телесного удовольствия. Вероятно, так же происходит и у взрослых. Этот аргумент связан с замечаниями Герберта Маркузе в книге «Эрос и цивилизация» о развитии примата генитальности и деэротизации остального тела под влиянием принципа демонстративности (performance). Оказалось, что генитальная демонстративность (performance) и диффузная чувственность резко противопоставлены друг другу. В современной гегемонной гетеросексуальности эти формы эротики определяются как мужская и женская соответственно. Но подобное определение совсем не обязательно. В других культурах может быть иначе, о чем свидетельствует «Камасутра» Ватьсьяяны. Ирония в том, что этот памятник манерной и праздной чувственности на Западе продается сейчас преимущественно в порномагазинах, где рекламируется стремительная эрекция и мощный оргазм.

В случае труда и власти структура может быть объектом воздействия практики, в случае катексиса она обычно находится под этим воздействием. Одна из удивительных особенностей сексуальности состоит в том, что сама структура может быть объектом желания (cathected). Например, как уже отмечалось выше, эротизировано само гендерное различие. Отсюда происходит гендерная наполненность нарциссизма – в той мере, в какой катексис, направленный на самого себя, фокусируется на диакритических знаках пола. Отсюда возникает еще более поразительный эротический замкнутый круг сексуального фетишизма, когда символические знаки социальных категорий (кружевные носовые платки, туфли на высоком каблуке, кожаные куртки) или структурные принципы (например, доминирование) отделяются от своего контекста и сами по себе становятся главными объектами возбуждения.

Этот вид практики может использоваться для получения выгоды или подавления, как это уже произошло в рекламной индустрии. Но возможна и другая практика, направленная на структуру, а именно попытка сделать паттерны привязанности более эгалитарными. Автобиографические описания этой практики, такие как книга, подготовленная «Красным Коллективом», или книга Ани Мойленбельт «Со стыдом покончено» («The Shame Is Over») о ее частной жизни, феминизме и голландских левых, говорят о трудностях больше, чем о потенциальных изменениях паттернов. Дэвид Фернбах, который в книге «Путь по спирали» («The Spiral Path») утверждает, что отношения геев эгалитарны по своей сущности, в силу своей транзитивной структуры (любовник моего любовника может также быть и моим любовником), более оптимистичен.

Замечание по поводу «системы» и композиции

Применение данного подхода к сложным (multiple) структурам несет в себе опасность нового редукционизма, приписывания каждой отдельной системе внутренней связности и полноты, в которых ранее отказывалось системе гендерных отношений в целом. Конечно, разделение на структуры бессмысленно, если оно не приводит к большей связности. Но важно иметь в виду, что ни одна из трех описанных структур не является и не может быть в принципе независимой от других. Структура катексиса в некоторых аспектах отражает неравенство во властных отношениях; разделение труда частично отражает модели катексиса и т. д. Ни одна из них не является конечной детерминантой, «порождающим ядром» (термин Анри Лефевра), от которого все остальные паттерны гендерных отношений были бы производными.

В то же время в этой сфере существует определенное единство, или упорядоченность, которые нуждаются в понимании. Нельзя сказать, что люди страдают под грузом социологического давления, бессистемно воздействующего на них со всех сторон. Нападение и избиение мужчины-гея на улицах Сиднея может произойти по той же схеме, что и на улицах Нью-Йорка. Существует определенная связь между разделением труда при уходе за детьми, психодинамикой женственности и возможностями освобождения женщин.

Моя идея, если ее сформулировать коротко, заключается в том, что это единство не является единством системы, как сочли бы функционалисты. Не является оно и единством внешнего выражения, обеспеченным наличием внутреннего порождающего ядра. Это единство исторической композиции всегда незаконченное и находящееся в состоянии становления. Я употребляю термин «композиция» в том же смысле, в каком им пользуются в музыке, понимая под ним осязаемый, активный и часто трудный процесс приведения элементов в связь друг с другом и тщательную разработку их взаимоотношений. Композиция – это реальный исторический процесс взаимодействия и формирования социальных групп. Разница с музыкой заключается не в отсутствии композитора, а в том, что составных элементов огромное множество, и все они находятся внутри своей композиции, поскольку создаваемая мелодия есть их собственная жизнь. Результатом этого процесса является не логическое единство, а эмпирическая унификация. Она достигается при конкретных условиях, под воздействием конкретных обстоятельств. На уровне всего общества она производит гендерный порядок, который будет описан в следующей главе.

Идея «композиции» предполагает, что структура далеко не совершенна и что поле практики далеко не полностью управляется данной конкретной структурой. Короче говоря, уровень системности гендерных отношений может сильно колебаться. Процесс, который я назвала «эмпирической унификацией», может быть весьма мощным и достигать высокого уровня упорядоченности, как это, видимо, происходит в «ядре» структуры власти. Но даже когда это происходит, это не является следствием сущностной логики или логики категорий и никогда не оправдывает функционалистский анализ. Это результат стратегии формирования групп и социального взаимодействия в контексте исторического процесса.