Сирена приблизилась и вдруг затихла. Вслед за ней раздался исковерканный мегафоном голос: «Vészkiürítési! Minden аzonnal hagyja el a falut! Ismétlem! Mindenki azonnal hagyja el a falut!»[38]

Байюс встал, подошёл к окну, предусмотрительно прикрытому ставнями, глянул на улицу. Ночь на дворе — какая эвакуация? Сдурели они все, что ли? Или это такой хитрый замысел — чтобы выманить его наружу? С полиции станется… Ну уж нет, дураков они пусть поищут среди деревенских увальней — он парень тёртый, его на идиотские завывания через мегафон не возьмёшь…

А соседи-то — смотри, повелись! Загорелись фары пожилого «Фольксвагена», утром замеченного им в наискосок расположенном дворе. Смотри-ка, а я думал, что эту машину давно уже бросили за ненадобностью… А она, оказывается, на ходу!

По соседским дворикам волной промчалась беготня, суета, вспыхнуло даже что-то вроде паники… Смотри, верят полиции! Эвакуируются, придурки… Ну да, для деревенских дурачков вся эта катавасия с эвакуацией — всерьез, для них это будет событием года и темой для разговоров как минимум лет на десять; экстраординарные события здесь нечасты, новостей не бывает… они здесь, поди, и не знают, что Венгрия уже давно вышла из советского блока… Этих деревенских дикарей можно развести на любую ерунду — они тут доверчивые, как щенки.

Ого! Мимо его дома на всех парах, утробно воя и отравляя воздух соляровым выхлопом, рыча, промчался армейский грузовик… Значит, военные решили вывезти всех подчистую — забрав тех, у кого либо нет машины, либо нет возможности уйти своими ногами. Хм, странно всё как-то… Похоже, всё всерьез. На учебную тревогу всё меньше и меньше похоже… Только вот какого чёрта эта эвакуация? Что здесь может произойти? Война? Наводнение? Или… Baszom az anyat, baszom az istenet![39] Хранилище отходов!!!

Байюс рванулся к двери. Чёрт, сам же запер на три замка! Остервенело навалился на дверь — и та подалась, жалобно заскрипев… проклятье! В ночной темноте он увидел, как под напором какой-то невидимой силы валяться деревья в соседнем саду… вот взметнулись вверх балки крыши, с хрустом и треском обвалились стены конюшни… чёрт!

Он успел выскочить за ворота — и последнее, что он увидел в своей жизни, была трехметровая волна тяжелой смрадной тёмной грязи, стремительно катящаяся по деревенской улочке. Мгновение — и эта волна с треском и хрустом погребла под собой того, кто только что был Байюсом Шимоном, безработным, двадцати шести лет от роду венгром, разыскиваемым по подозрению в убийстве пенсионера Темешвари Лайоша…

* * *

— Товарищ генерал, только что сообщили из Будапешта — у стены хранилища с токсичными отходами в Айке сегодня ночью произошел взрыв. По первым — весьма, надо сказать, смутным, сообщениям — через разрушенную дамбу началось стремительное истечение крупных масс ядовитых отходов. Эвакуируются города Колонтар, Девечер и двенадцать прилегающих к ним деревень. Объявлена шестичасовая готовность к эвакуации Шюмега, Заласентгрота и шестидесяти трех деревень между Айкой и рекой Зала. Всего, по оценкам венгерского МВД, под угрозой затопления ядовитыми отходами — более трех тысяч квадратных километров территории. Уже затоплено двести — слоем до полутора метров толщиной. В областях Веспрем, Ваш и Дьёр-Мошон-Шопрон объявлен режим чрезвычайной ситуации. Пока сведений о погибших нет — эвакуация была начата за шесть часов до взрыва, так что, будем надеяться, жертв удастся избежать. Пока это всё…

Калюжный яростно скомкал листок с распечаткой только что полученных новостей.

— Чёрт побери твоего Одиссея! Прошло пятнадцать часов с момента последнего его выхода на связь, хранилище подорвано, задача выполнена — так какого рожна он не докладывает!? Ушёл в запой!? Где он!?

Левченко покачал головой.

— Не представляю, что могло случиться… Вчера в девять вечера по Москве он доложил, что отправляется в профилакторий. Что всё договорено и приказ будет выполнен беспрекословно, точно и в срок… — Полковник едва заметно улыбнулся: — Ну, любит он цитировать присягу… После этого от него никаких известий не поступало. По моей просьбе Дюла Шимонфи позвонил в отель, где Одиссей остановился, и вежливо поинтересовался постояльцем из Белоруссии — на что получил ответ, что оный в номере не ночевал.

— То есть — пропал?

— То есть пропал. Я полчаса назад говорил с Кальманом Лошонци — если помните такого — он обещал в течении двух-трех часов быть в Балатонфюреде, погулять возле профилактория, оценить, не привлекая внимания, обстановку. Я его в подробности не посвящал, просто попросил посмотреть, что там с этим профилакторием и окружающей его территорией.

— Полагаешь, до чего путного он там догуляется? — в словах генерала сквозило явное недоверие.

Левченко развел руками.

— Пока это всё, что мы можем сделать.

Калюжный поморщился.

— Это даже меньше, чем ничего… Ладно, будем надеяться, что этот Лошонци всё же хоть что-то выяснит… Постой, ты сказал, что мадьяры сообщили об ОДНОМ взрыве?

Полковник кивнул.

— Так точно. Один взрыв. Дамба разрушена в одном месте. Так что тотального затопления Дунантула не будет.

— Понятно… Тотальное нам и не требовалось… И сколько, по мнению мадьяр, этого дерьма вытечет из хранилища?

Левченко пожал плечами.

— Этот, как его, Дюла Андраши — полагает, что речь может идти о миллионе — полутора миллионах тонн. В общем, техногенная катастрофа средней степени тяжести.

Генерал нахмурился.

— А вот здесь вы, товарищ полковник, напрасно иронизируете… Даже если этот Андраши прав — то и одного миллиона тонн этой дряни Венгрии за глаза хватит, чтобы захлебнутся от натуги, спасая ситуацию… Даже если венгерская ирредента в Словакии после сегодняшней катастрофы и попытается что-то учинить — то официальный Будапешт и пальцем не пошевельнет, чтобы оказать ей помощь! Когда надо спасать три комитата, погрузившиеся в дерьмо по самые уши — ни о какой поддержке никаких мятежей никто и не заикнется. И если бы не это странное исчезновение нашего парня — я считал бы эту операцию просто образцом грамотного и умелого выхода из сложной ситуации.

Полковник кивнул.

— Да, ситуация с Одиссеем нам всю масть портит. Куда он мог подеваться — ума не приложу!

Калюжный помолчал, покрутил в руках ручку, зачем-то достал из ящика стола старую, уже пожелтевшую, папку — после чего негромко проговорил:

— Стряслось с ним что-то. Нехорошее стряслось… Подсказывает мне моя интуиция, что есть вероятность нам с тобой нашего странника больше уже никогда не увидеть…

Левченко покачал головой.

— Не верю я, товарищ генерал, в печальный исход. То, что с ним беда — это понятно. Но то, что он из этой ситуации не выкрутиться — не верю! Рано ему пока