Когда я появилось в просторном полутемном зале «бульонной», среди местного контингента возникло даже известное оживление.

– Девушка, выпейте с нами! – замахал мне бородатый тип лет пятидесяти в лихо заломленном берете, со следами былой интеллигентности на лице, выпивавший в компании двух-трех таких же потертых интеллигентов. – Поговорим об искусстве, о литературе!

– Лучше с нами! – зазывали от другого столика трое бывших моряков в форме без знаков различия. – Зачем вам литература? Поговорим о дальних плаваниях, об экзотических странах!

– Дуй к нам, сестренка! – пригласили от самого дальнего столика в углу, где сидели вовсе уж замурзанные работяги. – Не обидим!

– В следующий раз, мальчики! – я послала им всем общий воздушный поцелуй, пересекла зал грациозной походкой королевы бала и скрылась за дверью туалета.

Как ни странно, здесь оказалось довольно чисто, имелось зеркало, из крана текла горячая вода и даже имелся в наличии ящик с бумажными полотенцами.

При помощи этих полотенец и воды я кое-как отчистила свой плащ и туфли, привела себя в порядок и придирчиво осмотрела в зеркале свое отражение.

Конечно, Ольга сказала бы, что я выгляжу ужасно, но, по крайней мере, теперь меня не примут за бомжиху, мною не станут пугать маленьких детей, и даже таксисты-частники, великие психологи нашего времени, не объедут меня, как объект повышенной опасности, а охотно затормозят, если я подниму руку…

Проблема только в одном: мне совершенно нечем заплатить за проезд, а самое главное – мне некуда ехать…

С этой грустной мыслью я покинула гостеприимную бульонную под разочарованными взглядами бывших моряков и интеллигентов, а работяги уже забыли о моем появлении, так что и не расстроились. Я шагнула на проезжую часть, чтобы перейти на другую сторону улицы, где виднелся небольшой сквер…

Раздался визг тормозов, и буквально в сантиметре от меня затормозила машина. Я вскрикнула, нога на непривычно высоком каблуке подвернулась, и я грохнулась на асфальт.

Я упала на колени, точнее – на четвереньки, и какое-то время оставалась в этом идиотском положении, не в силах пошевелиться. Зато мысли мелькали в моей голове, как белки в колесе.

Первой моей мыслью стало, что я зря так старательно приводила себя в порядок – все мои труды теперь несомненно пойдут насмарку.

Второй мыслью было – что вот оно, следующее покушение на мою жизнь, значит, злоумышленники каким-то непостижимым образом узнали, что предыдущая их попытка не увенчалась успехом, и решили продолжать начатое до победного конца.

И наконец, третьей мыслью – что, если я погибну под колесами машины, это раз и навсегда решит все мои проблемы, и мне не придется думать, как существовать без денег, жилья и документов.

– Совсем с ума сошла! – раздался надо мной раздраженный и испуганный голос. – На светофор не смотришь, по сторонам не глядишь… если тебе жить надоело – хоть бы обо мне подумала! Мне из-за такой пофигистки на зону отправляться неохота! Черчилль, ты куда? Ты что себе позволяешь?

В ту же секунду рядом со мной раздалось частое дыхание, утробное ворчание, напоминающее работающий на низких оборотах мотор, в мою щеку ткнулось что-то мокрое и слюнявое, а потом мое лицо облизали большим шершавым языком.

– Черчилль, оставь девушку в покое! – прогремел прежний голос с командной интонацией.

Я осознала, что все еще стою на четвереньках, и довольно неловко поднялась на ноги.

Повернувшись, я увидела знакомого американского бульдога Черчилля, а чуть позади него – его хозяина, того симпатичного мужчину, который несколько дней назад спас меня от бандитов в темном подъезде неподалеку от Обводного канала.

– Здрассте! – проговорила я чрезвычайно смущенно. – Это вы…

– Ой! – он попятился, удивленно разглядывая меня. – А это вы… То-то Черчилль к вам бросился, вы ему еще в прошлый раз понравились… Извините, я на вас накричал… это потому, что я очень испугался. Как вы – в порядке? Все кости целы?

– Вроде все цело… – я шагнула вперед и покачнулась – не от головокружения и не по причине каких-то переломов и внутренних повреждений, а по самой банальной причине – падая, я сломала каблук на туфле.

Однако хозяин Черчилля всполошился, подскочил ко мне и подхватил, чтобы предотвратить новое падение.

– Да ничего, все в порядке… – забормотала я растерянно… и неожиданно для себя самой залилась слезами.

До сих пор я держалась, не давая волю своим эмоциям – и когда у меня вырвали сумку, и когда на моих глазах страшно и неожиданно погибла молодая воровка, и когда поняла, что меня саму считают трагически погибшей…

Теперь же – то ли сломанный каблук оказался последней каплей, то ли заботливое прикосновение незнакомого человека сломало в моей душе какую-то перегородку – слезы хлынули, как вода через прорванную дамбу…

В жизни так не рыдала. Даже когда папа умер…

При виде слез мой собеседник пришел в совершеннейшее неистовство.

– Как это в порядке! – воскликнул он взволнованно. – Я же вижу, что не в порядке! Я вас отвезу в больницу! Вас должен осмотреть врач!

– Не надо к врачу! – проговорила я тоном капризного ребенка. – Не хочу к врачу…

И сама удивилась своему поведению – рыдаю на улице перед незнакомым человеком, капризничаю. Раньше мне и в голову не приходило так себя вести. Наверно, так повлияла на меня другая одежда.

В самом деле, если девица в драных джинсах и ботинках на толстой подошве, именуемых в народе… ну, вы сами знаете как, начнет рыдать и капризничать, люди просто повертят пальцем у виска и пройдут мимо. А вот если прилично одетая девушка причитает над сломанным каблуком дорогих туфелек, она сразу найдет помощь и понимание.

Вот и этот мужчина уже почти нес меня на руках в свою машину. Снизу доносилось сочувственное ворчание Черчилля, который пытался меня лизнуть, тем самым принимая посильное участие в моем спасении.

– Черчилль, прекрати немедленно! – урезонил его хозяин и ловко водрузил меня на переднее сиденье своей машины.

Я все еще продолжала рыдать.

Как всякий мужчина, хозяин Черчилля не выносил женских слез, точнее – совершенно не знал, как себя вести и что делать с плачущей женщиной.

Усевшись рядом со мной на водительское место, он повернулся в мою сторону и проговорил смущенным голосом:

– Ну, что вы… все обошлось… а вы очень сильно изменились! Я вас едва узнал… зато Черчилль узнал вас сразу…

– Конечно, изменилась… – пробормотала я, и тут же перестала рыдать, представив, как ужасно выгляжу – в слезах, с красными глазами и распухшим носом… – Конечно, изменилась – шлепнулась в лужу, потом дралась с бомжихой, потом под вашу машину угодила… изменишься тут! У вас салфетки есть?

– Да, конечно! – Он подал мне пачку бумажных платков. – Но я не это имел в виду. Вы совсем по-другому выглядите, чем прежде… гораздо женственнее. Вам так больше идет.