— Впереди четыре дня пути. По меньшей мере половину дороги я намереваюсь проделать верхом.

Нянюшка нахмурилась.

— Сомневаюсь, чтобы граф захотел составить тебе компанию. Думаю, он скорее пожелает, чтобы часть времени ты проводила в его экипаже.

— Я ему пока не жена. А когда это случится, ему быстро придется уяснить, что значение имеют только мои желания.

Раз уж ее считают жестокой гордячкой, значит, такой она и будет.

И все же, когда лошади были уже оседланы, и кареты в окружении свиты медленно двинулись в сторону ворот, Клаудии хотелось одного — остаться здесь, в доме, где она жила с самого рождения.

Высунувшись в окошко, она махала рукой высыпавшим наружу слугам.

— Ральф! Джоб! Мэри-Эллен! — звала она их по именам, чувствуя на глазах непрошеные слезы.

Ей махали в ответ, целый вихрь платочков замелькал в воздухе, и с фронтонов взмыли в небо стайки таких же белоснежных голубей. Мимо наполненных гудением пчел зарослей жимолости экипаж подъехал ко рву и загромыхал по доскам перекидного моста. В темной зелени стоячей воды Клаудия увидела перевернутое отражение особняка, нарушаемое сновавшими по водной глади камышницами и лебедями. За ее каретой следовала еще целая вереница экипажей и повозок и составлявшие свиту всадники с гончими и соколами. Смотритель Инкарцерона в блеске и великолепии отправлялся ко двору в день, когда начинали сбываться все его мечты и чаяния.

Откинувшись на кожаное сиденье, Клаудия сдула с глаз растрепанные ветром волосы. Ну что ж, посмотрим.

Это были люди, но какие! По меньшей мере восьми футов ростом, они странной, угловатой походкой передвигались на несоразмерно длинных, журавлиных ногах. Огромные кучи листьев с острыми краями не представляли для них никакой помехи — чужаки легко проходили прямо по ним, только треск стоял.

Кейро, крепко, до боли сжавший локоть Финна, выдохнул прямо ему в ухо одно-единственное слово:

— Ходули!

Ну конечно! Когда один из чужаков прошел мимо, Финн отчетливо разглядел металлические конструкции, охватывавшие его ногу до колена. Пользовались они ими весьма умело, делая гигантские шаги. Стоя на ходулях, эти люди притрагивались к каким-то небольшим узелкам высоко на стволах деревьев и обрывали тут же выраставшие на ветвях полуорганические плоды. Повернув голову, Финн поискал взглядом Гильдаса, но они с девушкой, видимо, хорошо спрятались, поэтому ему так и не удалось их заметить.

Продолжая собирать урожай, чужаки постепенно спускались вниз по склону, становясь все меньше и меньше. Финн, провожавший их взглядом, увидел, как крайняя фигура в шеренге вдруг подернулась рябью, словно пройдя через сильный ток воздуха.

Вскоре на виду остались только головы и плечи неведомых пришельцев, потом исчезли и они. Кейро, выждав еще немалое время, поднялся и тихонько свистнул. Груда листьев неподалеку зашевелилась, и оттуда показалась седая шевелюра Гильдаса.

— Ушли? — спросил он.

— Да, не видать уже.

Кейро посмотрел на Аттию, которая торопливо выкарабкивалась из-под листьев вслед за Гильдасом, потом повернулся к названому брату.

— Финн? — негромко произнес он, едва взглянув на него.

Началось. Рябь вызвала у Финна припадок. По коже пробежали мурашки, во рту пересохло, язык онемел.

— Нет!.. — промычал он, растирая ладонью губы.

— Держи его крепче, — буркнул Гильдас.

— Погоди, — откуда-то издалека донесся голос Кейро.

Финн шел. Вперед, прямо к той прогалине меж двумя огромными медными сучьями, где текли струйки воздуха, танцуя, словно пылинки в лучах света, в раскрывшейся лазейке сквозь Время. Подойдя ближе, Финн остановился и вытянул вперед руки, как слепой. Перед ним была замочная скважина, а за ней — целый мир. И оттуда тянуло его дыханием.

Боль пронзала тело Финна тысячью крохотных вспышек, но он, борясь с ней, двигался вперед. Коснувшись поверхности, он нащупал края отверстия, склонился к нему и приник глазом к светящейся полоске.

Снаружи царило такое буйство красок, что у Финна захватило дух. Слезящимися от яркого света глазами он смотрел на колышущуюся зелень, расстилавшуюся под голубым, как в его снах, небом, на огромное черно-золотистое создание, с угрожающим жужжанием летевшее прямо на него…

Вскрикнув, он отшатнулся, и почувствовал, что его локти стиснуты за спиной крепкими руками Кейро.

— Смотри, смотри, братец. Что ты видишь? Что там, Финн?

Не чувствуя под собой ног, Финн обмяк и свалился на палые листья. Аттия, отпихнув Кейро, поспешно налила воды и сунула чашку в руку лежащему. Финн осушил ее одним глотком и, закрыв глаза, уронил голову на руки. Его замутило и вырвало. Словно сквозь сон он слышал спорившие над ним голоса.

— …так с ним обращаться! Разве вы не видите, как ему плохо? — различил он, наконец, слова Аттии.

Кейро презрительно рассмеялся.

— Ему это нипочем. Он ведь провидец. И в видениях ему открывается то, что может быть нам полезно.

— Вам что, нет до него никакого дела?

Финн с трудом приподнял голову. Аттия стояла перед Кейро, сжав кулачки; глаза ее, еще недавно смотревшие взглядом побитой собаки, теперь метали молнии.

— Он мой побратим, — все с той же насмешливой ухмылкой ответил Кейро. — Конечно, мне есть до него дело.

— Как бы не так — тебе на всех наплевать, кроме себя самого. — Она повернулась к Гильдасу. — Хорош и ты, Мудрый. Ты…

Она осеклась — Гильдас не слушал ее. Опершись о ствол дерева, Книжник смотрел куда-то вдаль.

— Подойдите все, — негромко произнес он.

Кейро протянул Финну руку, и тот, пошатываясь, поднялся с земли. Подойдя к Гильдасу, они замерли, увидев то, что открылось ему.

Здесь лес оканчивался, дальше шла лишь голая, выжженная равнина. Пролегавшая по ней узкая дорога вела к высившемуся посреди равнины Городу. За его стенами теснились домики из разнородных листов металла. Крепостные башни и соединявшие их надстройки с бойницами, расположенные по верху стен, были выстроены из диковинного черного дерева, их крыши покрывали медные и оловянные листья.

И по всей длине дороги, единым шумным потоком, в крике, смехе и пении, пешком и на повозках, неся детей и гоня перед собой стада овец, к Городу двигались сотни людей.

Забравшись с ногами на сиденье, Клаудия читала записи с экрана блокнота — пока Элис спит. Карета, подпрыгивая на ухабах и дребезжа, мчалась мимо зеленых лесов и полей, принадлежащих Смотрителю. За окном клубилась пыль да летали назойливые мухи.

* * *

Меня зовут Грегор Бартлетт. Написанное здесь — моя исповедь, и я молю того, кому она попадет в руки, сохранить ее и использовать, когда придет время. Ибо свершена величайшая несправедливость, и я — единственный, кому известно о ней.