– Ты сможешь поспорить с ним насчет предательства Италии, – продолжала она. – Как со мной спорил, помнишь?

– Обязательно. Мы это еще обсудим. – Джо кивнул и надавил на акселератор.

На следующее утро Тагоми встал с постели в семь часов и направился было в ванную, но передумал и раскрыл Оракула. Скрестив ноги на полу, Тагоми стал перебрасывать из ладони в ладонь черенки тысячелистника. Он торопился – ему казалось, будто от ответа Оракула зависит очень многое. Наконец перед ним выстроились все шесть черт. O Боже! Гексаграмма пятьдесят один!

«Божественное приходит под знаком действия. Свершение. Гром и молния – невольно зажмешь уши ладонями. Ха-ха! Хо-хо! Великое потрясение заставит человека вздрогнуть и зажмуриться.

Ящерица кинется прочь, а тигр заревет – и проявится Божественная Сущность!»[51]

Что это значит? Он нервно оглядел гостиную. Что-то произойдет? Что? Он вскочил и, тяжело дыша, застыл, выжидая.

Ничего. Стук сердца. Автоматическая реакция на шок дыхательного и всех соматических процессов, в том числе контролируемых подкоркой: поступление в кровь адреналина, увеличение сокращений, выброс гормонов из надпочечника, расширение зрачков, сухость в горле. Медвежья болезнь…

Что делать? Бежать? Куда и зачем? Как это характерно для современного человека: тело сжалось в комок в предчувствии опасности, а разум не сознает ее.

Он прошел в ванную и намылил щеки.

Зазвонил телефон.

– Вот оно! – произнес Тагоми и положил бритву на умывальник. Быстро вернувшись в гостиную и сказав себе «Я готов», он взял трубку. – Тагоми. – Получилось хрипло. Он откашлялся.

Пауза. Затем тихий, сухой голос – словно шуршание опавшей осенней листвы.

– Сэр, с вами говорит Синьиро Ятабе. Я в Сан-Франциско.

– Приветствую вас от имени Торгпредства, – сказал Тагоми. – Чрезвычайно рад. Надеюсь, вы в добром здравии? Не устали?

– Все хорошо, мистер Тагоми. Когда я смогу вас увидеть?

– Я буду готов через полчаса. – Тагоми напряженно всмотрелся в стрелки часов, висящих в спальне. – Я должен связаться с третьим участником, мистером Бэйнсом. Возможно, он задержится, но…

– Вы не против, если мы встретимся через два часа, сэр? – спросил Ятабе.

– К вашим услугам. – Тагоми машинально поклонился.

– В «Ниппон Таймс Билдинг», у вас в кабинете.

Тагоми снова отбил поклон.

Щелчок. Ятабе повесил трубку.

«Как обрадуется Бэйнс, – подумал Тагоми. – Просто запрыгает от восторга. Как кот, получивший жирный осетровый хвост».

Он набрал номер отеля.

– Конец вашим мучениям, – произнес Тагоми, услышав в трубке сонный голос Бэйнса.

Сон с того как рукой сняло:

– Он здесь?!

– У меня в кабинете, – сказал Тагоми. – В десять двадцать. До свидания. – Он положил трубку и бросился в ванную – добриваться. Завтракать некогда, надо распорядиться, чтобы Рамсей раздобыл чего-нибудь поесть к тому времени, как закончится совещание. Бреясь, он мысленно составлял меню завтрака на троих.

Бэйнс стоял в пижаме у телефона, тер лоб и думал: «Зря я поддался панике и вышел на связь с тем агентом. Еще бы денек подождать. Если я не приду, это может вызвать цепную реакцию. Решат, что я убит или похищен. Попытаются меня найти. Впрочем, это не столь важно. Главное – Ятабе здесь. Наконец-то. Больше не придется ждать».

Бэйнс быстро прошел в ванную и достал бритвенный прибор.

«В том, что Тагоми его сразу узнает, можно не сомневаться. Пожалуй, псевдоним „мистер Ятабе“ будет ни к чему. В сущности, нам обоим не нужны сейчас ни вымышленные имена, ни легенды».

Побрившись, Бэйнс встал под душ и под шум воды запел во все горло:

Wer reitet so spät

Durch Nacht und den Wind?

Es ist der Vater

Mit seinem Kind.[52]

СД уже ничего не сумеет предпринять. Даже если что-нибудь пронюхает. Не надо больше шарахаться от каждой тени, трястись за свою шкуру.

Что касается остального… Все только начинается.

Для рейхсконсула в Сан-Франциско фрейгерра Гуго Рейса этот день начался с треволнений. Войдя в приемную консульства, он увидел посетителя – рябого здоровяка с тяжелой челюстью и черными кустистыми бровями, сдвинутыми к переносице. При появлении Рейса он встал и, задрав руку, буркнул: «Хайль!»

– Хайль! – Рейс внутренне застонал, но сумел растянуть губы в официально-вежливую улыбку. – Герр Кройц фон Меере. Я удивлен. Зайдете? – Он отпер дверь кабинета, раздраженно подумав, где же шляется вице-консул и какой мерзавец впустил в приемную шефа СД. Впрочем, раз он здесь, ничего не поделаешь.

Не вынимая рук из карманов пальто, Кройц фон Меере прошел вслед за ним в кабинет.

– Вот что, фрейгерр, мы засекли того парня из абвера, Рудольфа Вегенера, на старой абверовской явке. – Кройц фон Меере хохотнул, блеснув огромными золотыми зубами. – Ну и, понятное дело, проводили до гостиницы.

– Прекрасно, – сказал Рейс, заметив, что почта лежит на столе. Значит, Пфердхоф где-то поблизости. Видимо, он запер кабинет, чтобы удержать шефа СД от искушения провести маленький неофициальный шмон.

– Все это очень серьезно, – сказал Кройц фон Меере. – Я уже доложил Кальтенбруннеру. Дело государственной важности. В любую минуту может поступить приказ из Берлина. Если только наши доморощенные Unratfressers[53]не спутают все карты. – Он уселся за стол консула, вытащил из кармана пальто пачку бумаг и, сосредоточенно шевеля губами, развернул одну из них. – Липовая фамилия – Бэйнс. По легенде – швед, не то промышленник, не то коммерсант. В общем, что-то связанное с пластмассами. Сегодня утром, в восемь десять, ему позвонили из японского учреждения и назначили встречу на десять двадцать в конторе у одного япошки. Мы пытаемся выяснить, откуда был звонок. Надеюсь, через полчаса выясним. Я велел позвонить сюда, если что.

– Понятно, – сказал Рейс.

– Короче говоря, парня нужно брать, – продолжал Кройц фон Меере. – Если мы его возьмет, то первым же ракетопланом «Люфтганзы» отправим обратно. Но япошки или «буратино» из Сакраменто могут рыпнуться, даже попытаться нам помешать. Если будут протестовать, обратятся к тебе. Вообще-то они могут доставить нам уйму хлопот. И уж наверняка пришлют в аэропорт целый грузовик громил из токкоки.