– Ну, вот я, похоже, учиться в этом году не буду.

Илья зажмурился.

– Прости. Я не это хотел сказать.

– Какой ты обходительный. Я прямо не думала… Что ты вот такой.

– А каким должен быть? – глаза у Ильи засмеялись.

– Ну, по тебе же все девчонки сохли, – сказала Вовка и тут же пожалела.

Илья рассмеялся.

– Серьезно? Прямо все-все? А тебе откуда знать?

– Я в том смысле… – Вовка повысила голос. – Я в том смысле, что такие, как ты, должны быть высокомерными. Не должны извиняться и джентльменствовать.

– Ух, слова-то какие, – утирая глаза, выдохнул Илья. – Ладно тебе придумывать. Девчонки вообще ни разу не мерило.

– А что тогда?..

– Ну… – Илья почесал затылок. – Ум, например. Образование.

– Ну и как ты ум измерять собрался? Ты в курсе, что тесты на ай-кью смысла не имеют? Что они не интеллект меряют, а способность логически мыслить и выявлять закономерности?

– Может, это и есть интеллект?

– Часть его – наверное. Но не все.

– Ну ладно, согласен. Но девчонки точно не аргумент. Вот правда. Расскажи мне, например, про себя. Сколько у тебя сейчас поклонников?

Вовка окончательно стушевалась и отвернулась.

– Вот еще. Буду я тебе такое личное про себя рассказывать.

Поклонники! Во множественном числе! Как будто ей и единственного было бы мало…

А может, Федя считается? Он ведь явно заинтересовался Вовкой. Комплименты отвешивал, смотрел на нее так внимательно. Но Федька, конечно, клоун и Лёлькин брат – а этих двух аргументов уже более чем достаточно, чтобы не рассматривать его как потенциального ухажера.

– Ладно-ладно, не говори, – махнул рукой Илья. – И правда, что это я? Про своих же поклонниц я тебе не рассказываю. Про Машку из теперешнего одиннадцатого «В», про Катьку – она дочка маминой подруги… Про Юлю тоже не рассказываю – она мне такие письма пишет, закачаешься, рухнешь и обратно не встанешь. Или вот, например, про Милу…

Вовка поджала губы и обернулась.

– Издеваешься?

– Да ты чего! – засмеялся Илья. – А вот про рыжую Таньку могу рассказать, она учит французский и хочет на следующий год уехать в универ во Францию…

Вовка сложила руки на груди.

– А ты-то сам почему не с Танькой этот ее французский учишь? Интересно, наверное. Поперся вместо этого в какой-то… – она фыркнула, – Краснокумск!

– Ну так что мне с Танькой-то делать, если она мне не нравится? – моргнул Илья.

Опять эта косая улыбочка, и внутри вдруг так тепло…

– А Машка?

– Тоже не нравится.

– А Катька?

– Не нравится.

– И Юлька тоже?

– И Юлька.

– Да кто ж тебе тогда нравится-то? – выпалила Вовка.

И когда она успела так обнаглеть? Она бы раньше ни за что… ни за что…

– Ты, – ответил Илья.

Вовка сощурилась.

– Я, – повторила она тем же тоном.

– Ты, – отозвался Илья.

– Ну конечно, – протянула Вовка.

– Ну конечно, – кивнул он.

Вовка не запомнила, сколько они вот так стояли в коридорчике и целовались. Мимо проходили какие-то люди, пробренчала подстаканниками проводница, кто-то запнулся о ковер, охнул и чуть не упал, потом кто-то толкнул Вовку локтем и, кажется, даже наступил ей на ногу.

Она ничего не замечала.

Они вернулись в свой вагон, держась за руки. Приходилось идти друг за дружкой, но рук не расцепляли – как взял Илья ее ладонь в свою, так и не отпускал.

Напротив их купе стоял Федя: смотрел в окно, облокотившись о поручни. Купе было распахнуто, внутри никого.

– А где Лёля? – спросила Вовка.

Федя как будто не услышал.

– Эй, прием, – Вовка щелкнула пальцами. – Федьк!

Но тот лишь неопределенно повел плечом.

– Да ты чего это?

Илье пришлось отпустить ее руку. Из-за Вовкиного плеча он наблюдал за тем, как она трясет Федю за рукав.

– Лёлька, я спрашиваю, где?

Федя повернулся. Всего одно мгновение Вовка видела черные, разросшиеся на всю радужку зрачки, а потом Федя моргнул, и зрачки сузились.

– А? Чего говоришь?

У Вовки побежал по спине холодок. Федя хлопал глазами, как будто она его выдернула из глубокого сна. Ей показалось или нет?..

– Спрашиваю, где сестра твоя, – пролепетала Вовка.

Она обернулась к Илье, надеясь увидеть на его лице изумление – тогда, значит, и он заметил странные Федькины глаза – но он только пожал плечами.

– А, Лёлька… – Федя уже знакомым смущенным жестом взлохматил себе волосы. – Да не знаю я. Может, в туалет ушла?

– Давно ушла? – сощурилась Вовка.

– Да не знаю. Что я, слежу за ней? – ухмыльнулся Федя. – А вот пожрать бы не помешало.

Поезд слегка замедлил ход, за окнами промелькнули пятиэтажки. Мимо протиснулась проводница. Улыбнулась на ходу краешком невесть зачем подкрашенных губ и потрясла пальцем:

– Остановка двадцать минут. Долго не шастайте! Ждать не будем.

– Да мы и не собирались… – обронила Вовка.

– О, круть. Пока Лёльки нет, куплю чего нормального, – обрадовался Федя. – Ща я, за деньгами.

Он исчез в купе, а поезд меж тем все замедлялся и замедлялся. Потянулась черная полоса перрона, а на ней – люди, люди…

– Лёля!

Вовка заметила знакомую макушку, мелькнувшую в тамбуре, а поезд скрипнул, заскрежетал и встал. С платформы в вагон потянулись новые пассажиры, заполонили коридор и загалдели, протискивая объемистые сумки с пакетами.

– Лёля! – снова крикнула ей вдогонку Вовка. – Я за ней сбегаю, – бросила она Илье.

Выскочив на перрон, она вдохнула полной грудью свежий, чуть прохладный ветерок, пахший липой и железнодорожной насыпью, скользнула взглядом по круглым белым часам над станционными дверьми – семнадцать ноль три – и закрутила головой в поисках Лёли.

Длинная черная коса мелькнула в толпе при входе в кафешку. Обшарпанные рамы лупились краской, у входа скособочилось меню: «Селедка под шубой, рассольник и макароны по-флотски. К комплексному обеду чай – бесплатно». Вот щедрость – нальют из-под крана и пакетик «Майского» кинут.

Вовка протиснулась между двумя пожилыми дамами в дурацких желтых панамках и влетела в кафешку. И вправду пахло макаронами, стулья с металлическими спинками в беспорядке разбрелись по всему залу, как стадо без присмотра, в дальнем углу буфетчица в засаленной наколке протирала столик. Из посетителей – только мужик в разгрузочном жилете на голое тело (ну и мода!), старушка с внуком (красный пластиковый самосвал прямо в тарелке) и парочка мальчишек (оба в смартфонах, рюкзаки валяются на полу). Лёли видно не было.