Демьян сделал шаг, сделал другой. Тетки, занятые делом, его не заметили. Он и сам не видел больше ни застывшего брата, ни растерянную девку — только жижу из земли, воды и мха, которая расползалась за вытоптанным кругом лобной поляны. Дема втянул носом лесной дух и тут же закашлялся: острый запах сырости, гнилой запах стоячей воды и грязи. Болото пришло к ним на порог.

Дема глотнул воздух, закашлялся, а когда сумел разлепить мокрые ресницы, увидел перед собой Матушку. Та подошла совсем близко, мигом бросив бесполезную ворожбу.

— Пришел… — выдохнула она, потянулась рукой, но не решилась. — Живой.

— Что здесь?.. — начал Дема, сбился, обвел невидящими глазами поляну, скользнул по бледным лицам родни, по девке, которую бросил на кромке леса. Вопросы роились в нем, сталкивались, гомонили, он не мог вычленить из этой кучи один-единственный. — Как это?.. Нет!

Все происходящее отдавало безумием. Столько лет они жили в ладу с лесом. Строгие границы нарушала топь, но и та вела себя смирно. Как появилась она здесь? Как сумела? Почему извечный закон перестал сдерживать ее именно сейчас? Дема понял, что дрожит, тело свело судорогой, зубы сжались так, что заскрипели челюсти, изо рта вырвался хриплый рык. Кровь оглушительно билась в висках, и Дема не слышал голос Матушки, она что-то говорила ему, а Демьян видел лишь, как раскрывается ее рот: тонкие губы растягиваются, черная дыра, ведущая в недра ее бездушного тела, то увеличивается, то уменьшается.

— Замолчи! — рыкнул Дема, усилием воли заставляя мир обрести звуки. — Слушать тебя не хочу.

— Нет, ты погоди, Демушка. — Сухая рука матери все-таки опустилась на его плечо, и Демьяна передернуло. — Это все потому, что ты не привел озеру девку! Вон же она стоит, живая, туда ее нужно, к спящему… Тогда болото и отступит! Тварь прожорливая спит на дне, ты бы сходил, Демочка, покормил бы ее!

Это был первый раз, когда Аксинья произнесла такое вслух. Возьми девку, отведи к озеру и накорми спящего. Будто в обряде не было ничего странного, ничего преступного. Вот чем занимается Хозяин леса — кормит Хозяина озера, вымаливает у него еще чуток времени, чтобы успеть прожить пару жизней за счет других. Кровь меняется на время. Жизнь — на смерть. Безумные, беспомощные и несчастные умирают, чтобы Хозяин жил.

— Значит так, да? — ровным, а от того жутким голосом спросил Дема, впиваясь взглядом в мать. — Так просто? Убить девчонку, прогнать болото. — Аксинья дернулась, но отвести глаз не смогла. — Так мы продолжим жить? Может, мне еще из города жен себе воровать? Насиловать их тут, на этой самой поляне? Чтобы они мне сыновей рожали? Да все не тех.

От спокойствия не осталось и следа, он уже кричал, наступая на Аксинью, а та пятилась. Еще чуть — и перешагнет границу.

— Демочка… — попыталась она, но Демьян не желал ее слушать, кровь снова стучала в висках, гонимая бешено колотившимся сердцем.

— Молчи! — рыкнул он, чувствуя, что утоптанная земля под ногами становится мягче и мягче. — Столько лет мы все тебя слушали! Матушка… Ты никому не мать! Я твой единственный, но ты и мне матерью не была!

— Не надо, Дема… — Тетка Глаша проскользнула между ними, спрятала сестру за спиной. — Коли ты Хозяин теперь, то будь милосердным…

— Милосердным? — Демьян даже остановился от удивления, хохот запершил в горле, но Дема сглотнул его вместе с вставшей там горькой водой. — Беглецов из психушки воровать да резать на берегу — это милосердие? Плодить детей в глуши, учить их жизни, как волки волчат своих не учат, — это милосердие?

Глаша дернулась, словно он ее ударил. Помотала головой — седые космы закачались в такт тонким веточкам опавшей ивы, — поджала губы, пожевала ими: совсем старуха, бессильная, пустая и гулкая внутри.

— Ты слишком молод, чтобы понять… — наконец ответила Глаша, продолжая удерживать Аксинью за спиной. — Угомонись, Дема, не кричи… Вернемся в дом, будем думать, как дальше…

Дема застыл, а под ногами его слабо хлюпала жидкая грязь — предвестник болотной топи. Тетки уже увязли в ней по щиколотки, он видел это и мысленно ежился от холода и страха.

— Ну, ты же не глупый, ты же сам все видишь… — примирительно пробормотала Глаша, позволяя Аксинье отойти в сторону и встать на твердую землю поляны. — Не время сейчас делить да мериться… Зазовка нам предсказала беду.

— Кто? — Убаюканный голосом тетки, который с детства имел над ним особенную сонную власть, Дема не сразу понял, о чем та говорит, но мерзкое полузнакомое слово быстро отрезвило его. — Кто предсказал?

— Демочка… — испуганно вырвалось у Глаши, и та в страхе оглянулась на сестрицу, понимая, что осторожная ее ворожба раскрылась.

— Ты позвала сюда эту тварь? — Одним рывком Дема сбросил с себя дурман и схватил мать за плечи, тряхнул как следует. Из худой груди вырвался стон.

Глаша запричитала, бросилась к ним, начала звать Лежку на помощь, поминая и Батюшку, и лес, который был им нерадивым господином, но Демьян того не заметил. Только испуганные глаза матери видел он, только ее загнанное дыхание слышал. Она молчала, не пытаясь высвободиться, принимая этим молчанием всю вину.

— Ты что, зазовку пригласила? Сюда? — Дема просто не мог поверить. — С ума совсем спятила, старая? Отвечай! — Он тряхнул ее еще раз, сильнее, голова Аксиньи безвольно откинулась. — Отвечай!

— Я пыталась тебя спасти… — пробормотала она и устало закрыла глаза.

Теперь кровь не только пульсировала в висках — она заливала глаза. Все стало розовато-алым, тревожным, злым. Только в таком мире Матушка и могла обратиться к самому мерзкому, самому мертвому колдовству. Вызвать на землю порождение болота, говорить с ним, делиться силой и частью души — на такое бы не решился никто, сохранивший хоть крупицу рассудка. Но мать решилась. Вот почему болото подошло так близко.

Еще чуть, и Демьян бы разразился смехом, а после б зарыдал. Что-то дрогнуло в нем, и Матушка тут же приняла это за слабость, позволила себе прикоснуться сухой ладонью к его щеке.

— Мальчик мой, я хотела тебя вернуть. Я пошла бы на все… Лишь бы болото не забрало тебя. Ты обращался… Ты становился его Хозяином.

От этих слов Демьяна затошнило. Батюшка любил пугать его в детстве: мол, не примет тебя лес, сынок, — станешь болотником. Жижа потечет в твоих венах вместо крови, говорил он, разверзнется топь и поглотит тебя. Так что кушай кашу да слушайся теток своих. Дема, конечно, не верил, но тут же подчищал тарелку с вязкой кашей, каждый противный комочек, до самого дна.

— Что было бы, потеряй мы тебя? — Его молчание длилось, а Матушка набиралась уверенности, теперь ее голос звучал громко и властно. — Сам подумай, был ли у меня выбор? — И сама же ответила: — Был! И я решила отдать ему ненужного нам, незначимого… Что этот мальчонка? Пустое эхо. Вторит, но не говорит. А ты… Ты — мой сын, Хозяин…

Аксинья совсем успокоилась. Она продолжала гладить Демьяна по щеке, вторую ладонь доверительно положила ему на плечо. Где-то позади них застыла родня. Целый лес прислушивался к ее речи, уверяясь, что Матушка вновь вышла сухой из воды.