А тем временем тесный бокс медленно, но неотвратимо наполнялся холодной водой. Нечаев попытался установить источник течи, но так и не нашел злополучного отверстия — казалось, что жидкость просачивается сквозь толстые бетонные стены.

В какие-то считанные секунды уровень воды достиг пояса и продолжал увеличиваться все так же быстро; еще немного и холодная жидкость смоет побелку с потолка.

Заметавшись по комнате, Лютый натолкнулся на оцинкованное ведро, стоявшее под рукомойником. Набрав полную грудь воздуха, Максим нырнул за спасительной посудиной и крепко сжал ее в закоченевших руках, перевернув вверх дном — таким образом у него появился пусть мизерный, но все-таки запас необходимого воздуха. Что делать дальше, пленник пока не знал. Нечаев предположил, что и коридор заполнен водой, а потому единственным путем к спасению могло стать небольшое зарешеченное окно под самым потолком.

А вода прибывала катастрофически. Чтобы покинуть бокс, надо попытаться выломать решетку окна. Но чем?

В глазах уже мелькали красные мушки. Наполняющееся водою пространство казалось застывающим бетоном, который сковывал движения рук и ног.

Неожиданно мозг обожгла спасительная мысль: металлическая кровать!

Максим, нырнув вниз, ломая в кровь ногти, с трудом отодрал от койки небольшой прут; когда он выскочил на поверхность, вода уже подбиралась к самому потолку. Лютый судорожно поддел прутом решетку и с силой надавил — дерево затрещало, но с первого раза не поддалось. Воздуха почти не осталось — еще немного, и вода коснется лампочки. Максим вспомнил про плававшее рядом, донышком вверх, металлическое ведро — «эн-зэ» — этого воздуха ему хватило ровно на два глотка. В последний раз вдохнув спасительного кислорода, Нечаев, задерживая дыхание как только возможно, вновь набросится на решетку… Силы словно удвоились, утроились — спустя минуту решетка, плавно опустилась на дно комнаты. Удар кулаком, треск — осколки толстенного стекла полетели наружу, и вода с шумом вырвалась из бокса. Курсант едва успел упереться руками в стену, чтобы его не поранило остатками битого стекла, торчащего в раме.

Наконец-то Лютый покинул бокс.

Мокрая одежда неприятно липла к телу, мешая движениям, но Максим не обращал на это никакого внимания: теперь его занимали более важные вещи.

Определить, где находится учебный центр, труда не составляло: редкие огоньки светились в стороне от шоссе. Времени оставалось минут пятнадцать, а до центра — что-то около четырех километров. Стало быть, единственное, на что можно рассчитывать — автомобиль…

Неподалеку в темноте явственно вырисовывались контуры армейского УАЗика.

Неожиданно раздался зычный голос:

— Стоять!

Нечаев обернулся: рядом с автомобилем замаячил высокий силуэт — слабое электричество высветило мертвенно-зеленые пятна защитного камуфляжа.

Медлить было нельзя…

Условный противник успел сделать только первый шаг, как получил мощный удар в нижнюю челюсть — нога Лютого резко взметнулась и припечатала камуфлированного к железному корпусу машины. Из разбитого рта охранника потекла темная струйка крови. В следующую секунду Максим оказался позади противника, и мощный рывок бросил охранника на холодные бетонные плиты; наверняка к чувству потери ориентации у камуфлированного примешалась нестерпимая боль в хрустнувших суставах правой руки — Лютый вывернул ее за спину, а большим пальцем своей левой провел по горлу, прошипев:

— Если бы вместо ногтя был нож, то ты сейчас уже булькал бы теплой жижей. Все, ты уже труп, — в интонации последней фразы послышалось зловещее придыхание профессионального убийцы.

Спустя минуту Лютый уже выезжал со двора, тараня закрытую железную дверь капотом… Сзади послышалась стрельба, какие-то голоса, визг тормозов…

Максим потом часто вспоминал этот «зачет», удивляясь самому себе: как сумел протаранить ворота, казавшиеся такими прочными, как уходил от двух «Волг», столкнув одну в кювет, как получил автоматную очередь по лобовому стеклу, чудом уцелев (хотя пули и были пластиковыми), как бесшумно обезвредил охрану «пятого объекта», как на удивление быстро взломал компьютерный код…

Но самым страшным воспоминанием остался медленно затопляемый бокс — наверное, потому, что там почти ничего нельзя было сделать. А ведь сделал! — нет, стало быть, безвыходных положений!

Единственное, что он, мокрый, измученный, запомнил очень хорошо — последние слова, сказанные Рябиной — все это время он, казалось, незримо присутствовал рядом, с секундомером в руках фиксируя каждое движение:

— Двадцать две минуты сорок семь секунд. Мы просчитали все ваши действия — почти ничего лишнего. Будто бы на автопилоте…

Наверное, впервые в интонациях киборга послышалось невольное уважение — во всяком случае, Нечаеву так показалось.

А потом, пытаясь заснуть, он вновь и вновь вызывал в себе тот сон, безжалостно разбитый металлическим голосом киборга. Он вновь хотел отправиться в то время, когда еще не был винтиком секретного государственного механизма, а был самим собой, когда обращались к нему не по оперативному псевдониму, а по имени…

Тщетно. Едва Лютый положил голову на подушку, ему привиделся давешний бокс, так страшно, так неотвратимо наполнявшийся водой, но только окна в нем не было, и вода натекала в легкие, и глушила крики, и тянула на дно…

И видение это было страшно, потому что выхода не предвиделось.

Вареник, жулик Коттона, казался совершенно невозмутимым и даже флегматичным: ну, замели какие-то неизвестные, усадили в казенного «экстерьера» машину, ну, отправят в «дом родной», то есть в тюрьму…

В первый раз, что ли?

Жаль только, что не сумел встретить пахана на вокзале — да уж ничего, такой вот рамс вышел: кому, как не Коттону, понять ментовское задержание!

Сразу же из Черемушек неприметная тридцать первая «Волга» с бойцами в черных вязанных шапочках «ночь» прямиком привезла Вареника в Бутырскую тюрьму, именуемую официально следственный изолятор № 2, ее толстые стены, помнящие и Емельяна Пугачева, и белогвардейских офицеров, и «сталинских соколов», и «врачей-вредителей», и многочисленных воров с авторитетами, были для Коттоновского порученца почти что родными. Он, неисправимый рецидивист, парился тут до суда три раза — и ничего. И жив остался. И авторитет приобрел.

Привычно стоя в шмональном боксе и глядя на рекса, деловито обыскивающего его кишки, то есть одежду, Вареник был уверен или почти уверен: все обойдется и на этот раз.

Однако он явно ошибался…

После того как обязательная процедура шмона была завершена, Вареника повели не на хату, как должно было по логике произойти, а в какой-то служебный кабинет. Жулик не выказывал беспокойства: ну, может быть какой-нибудь гражданин-начальник хочет с ним перетереть, может быть, наконец предъявят ксиву от прокурора о мере пресечения, может быть…

Кто их там знает, этих мусоров поганых?!