– А ты ушла. Это было отважно. В смысле уйти, когда дети совсем маленькие.

Я качаю головой.

– Это не отвага, а глупость. Спонтанная реакция, которую подстегнул гнев. Мэтт не любил ту девушку. Не уверена, что она ему хотя бы нравилась. Это была просто ошибка. Синдром брака, который оба супруга воспринимают как само собой разумеющееся.

– Считаешь, тебе не следовало уходить? – Мелисса просит счет и отмахивается от моих попыток достать кошелек. – Угощаю.

Я отвечаю осторожно, не желая ввести ее в заблуждение:

– Теперь уже не считаю. Я люблю Саймона, а он любит меня. Каждый день думаю о том, как же мне повезло. Но когда я ушла от Мэтта, то отказалась от чего-то замечательного. Знаю, дети так же думают.

– Кэти и Саймон отлично ладят. За воскресным обедом они были неразлучны, как заговорщики, и обсуждали «Двенадцатую ночь».

– Кэти да, но вот Джастин… – Я замолкаю, понимая, что полностью перетянула разговор на себя. – Прости, все обо мне и обо мне. Ты пыталась поговорить с Нилом о своих чувствах?

Однако уязвимость, которую я видела на лице Мелиссы, уже исчезла.

– Ой, это пустяки. Он переживет. Кризис среднего возраста, наверное. – Она усмехается. – Не беспокойся о Джастине. Он реагирует совершенно естественно. Я сама ненавидела отчима только потому, что он не мой отец.

– Наверное.

– И не беспокойся о Кэти с этим ее Айзеком. У твоей дочери есть голова на плечах. У нее все есть: и ум, и красота.

– Да уж, ум. Почему тогда она не видит смысла в том, чтобы найти нормальную работу? Я же не говорю, что ей нужно отказаться от мечты, просто хочу, чтобы у нее была какая-то подстраховка.

– Просто ей девятнадцать, Зоуи.

С кривой усмешкой я принимаю ее аргумент.

– Предлагала Саймону найти ей какую-нибудь стажировку в его газете. Например, писать театральные рецензии. Но он эту идею не поддержал. Видимо, туда берут только выпускников колледжей.

Меня задевало то, что с таким трудом добытого диплома Кэти было мало даже для бесплатной работы. «Ты мог бы потянуть за какие-нибудь ниточки», – упрашивала я Саймона, но тот оставался непоколебим.

– Она взрослая, Зоуи. Пусть сама принимает решения и скоро поймет, какие из них были верными. – Мелисса придерживает передо мной дверь, и мы отправляемся к метро. – Может, я и не воспитывала подростков, но достаточно их нанимала, чтобы понять: хочешь заставить что-нибудь сделать – внуши, что это их собственная идея. В этом подростки слегка похожи на мужчин.

Я смеюсь.

– Кстати, как там Джастин?

– Лучший менеджер из всех, что у меня были. – Она видит на моем лице сомнение и берет меня под руку. – И я говорю это не только потому, что ты моя подруга. Он приходит вовремя, не запускает руку в кассу и, похоже, нравится посетителям. Для меня этого достаточно.

Она обнимает меня и отправляется обратно в кафе, а я настолько воодушевлена нашим обедом, что остаток дня пролетает как один миг. Даже напыщенность Грэхема Хэллоу не портит мне настроения.

– И снова здравствуйте.

На часах без двадцати шесть. Метро полно людей, которые предпочли бы оказаться где угодно, только не здесь. Все пространство вокруг заполняют запахи пота, чеснока, дождя.

Этот низкий голос мне знаком.

Я узнаю уверенный тон мужчины, привыкшего быть в центре внимания.

Люк Фридланд.

Человек, который спас меня от падения на рельсы.

От падения.

А я действительно сама оступилась?

У меня сохранилось мимолетное воспоминание о давлении между лопатками. Смутное, точно в тумане. Даже кажется, что все произошло давно – очень давно, – а не двадцать четыре часа назад.

Люк Фридланд.

Вчера я фактически обвинила его в преследовании, а сегодня сама сажусь в тот же вагон, где уже стоит он. «Видишь? – говорю себе. – Не мог он следить за тобой».

Несмотря на смущение, я чувствую покалывание в затылке. Оно такое сильное, что все кругом, наверное, видят, как мои волосы встают дыбом. Приглаживаю их ладонью.

– Неудачный день? – спрашивает он, приняв, возможно, мой жест за признак стресса.

– Нет, день вообще-то был хороший.

– Это замечательно! Рад, что вы лучше себя чувствуете.

У него чересчур бодрый тон, так разговаривают с детьми и пациентами больницы, к тому же я помню его вчерашнее предложение обратиться к «Самаритянам». Люк Фридланд считает меня самоубийцей. Думает, что я нарочно пыталась упасть под поезд, то ли взывая о помощи, то ли искренне стараясь покончить с собой.

– Я никуда не прыгала.

Говорю очень тихо – не хочу, чтобы весь вагон услышал, – поэтому Люк пробирается мимо стоящей впереди женщины и встает рядом со мной. У меня учащается сердцебиение. Он поднимает руку, чтобы схватиться за поручень над нашими головами, и я чувствую слабое прикосновение крошечных волосков. Между нами будто пробежал разряд тока.

– Это хорошо, – говорит Фридланд.

Недоверие в его голосе заставляет и меня усомниться в собственной истории. А что если я все-таки прыгала? Что, если подсознание толкнуло меня к поезду, пока разум посылал телу совершенно противоположный приказ? Я вздрагиваю.

– Что ж, вот моя остановка.

Мы на «Кристал Пэлас».

– О! И моя тоже.

У него и следа не осталось от пореза на шее, а синий в полоску галстук сменился бледно-розовым, который выделяется на фоне серой рубашки.

– Вы же не следите за мной? – спрашивает Люк и извиняется, увидев испуг на моем лице. – Это всего лишь шутка.

Мы вместе направляемся к эскалаторам. Трудно оторваться от человека, которому нужно туда же, куда и тебе. У турникета он отступает в сторону, позволяя мне первой приложить проездной. Я благодарю его, потом прощаюсь, но от станции мы сворачиваем одну и ту же сторону.

– Как будто в супермаркете, – смеется Люк. – Говоришь кому-то «Привет» в овощном отделе, а потом приходится снова и снова здороваться в каждом проходе.

– Так вы живете где-то поблизости?

Никогда прежде не видела его здесь. Хотя это уже нелепо, на одной только моей улице живут десятки людей, которых я ни разу не встречала. Бросаю десять пенсов в футляр Меган и приветливо улыбаюсь, когда мы проходим мимо.

– Просто заехал повидать друга. – Он останавливается, и я машинально делаю то же. – Кажется, вам из-за меня неловко? Идите вперед.

– Нет, нет, никаких неловкостей, – отвечаю я, хотя мою грудь словно кто-то сдавливает.

– Я перейду дорогу, и тогда вы не будете чувствовать себя обязанной со мной разговаривать.