– Я так понимаю, это вряд ли “нет”, – бормочет муж.

Мой смех быстро стихает, когда его руки распаляют во мне желание, нанося гель на все чувствительные части тела: соски, клитор. Его пальцы проникают в меня, давая доступ жидкому пламени.

Нет ничего, кроме него внутри меня, с силой проникающего внутрь, вырывая вспышки наслаждения.

Нет ничего, кроме тяжести его тела.

Нет ничего, кроме моей к нему любви и безумного страстного желания вернуть жизнь, от которой ничего не осталось по моей же собственной глупости.

А вскоре не остается ничего, кроме утра. Формальной черты, различимой лишь на экране смартфона. Я всегда умела различать неуловимые оттенки утреннего и ночного неба, определяя время даже зимой, но сейчас я не хочу видеть эту разницу. Я хочу продолжать спать в объятиях бывшего мужа. Наслаждаться пламенем, которое превратилось в медленно тлеющие угольки.

Алексей

Мой план состоит из трех основных этапов и одного промежуточного.

Первый этап: решить насущные проблемы, угрожающие безопасности Лизы и моему комфорту. Перевезти ее в нормальное жилье и проследить, чтобы больше у бывшей жены не возникало желания навсегда остаться в парке на лавочке. Думается, у депрессии меньше шансов заглянуть в просторные, светлые и шикарные апартаменты, чем в алкопритон с мусоркой под окнами.

Второй этап: подвести ее к мысли, что она хочет назад свою жизнь. С этим сложнее, потому что я и себя в этом должен убедить. Нет никакого смысла вернуть ее, чтобы понять, что одна мысль об измене выводит меня из себя. И выгнать потом снова, опять отрывая вместе с мясом.

Фоном над первым и вторым этапами получить информацию про Герасимова, убедиться, что он нам не угрожает, а если угрожает, то устранить угрозу.

И третий: толкнуть Лизу в пропасть, прыгнуть следом и закрыть последнюю страницу книги.

Я пока только осуществил первый и немного надкусил второй. Об этой попытке напоминает валяющийся на полу тюбик с возбуждающим гелем. Надо будет купить баночку побольше. Я не фанат стимуляторов, но как накануне кончала Лиза мне очень понравилось. Ей он принес куда больше удовольствия, чем мне. Я бы много отдал, чтобы понять, что она чувствовала.

Хотя уже то, что сейчас вполне спокойное утро, Лиза сладко спит, прижавшись к моему боку, а из панорамных окон видно просыпающийся город, привносит в душу умиротворение.

Одно плохо: я очень хочу есть. Я готов продать душу за сэндвич и кофе. Так что, как бы ни хотелось подольше поваляться в постели, приходится будить жену.

– М-м-м? Уже пора на работу? – Лиза с трудом фокусирует на мне взгляд. – Я так не выспалась.

– Мы проспали всего часа четыре. Но да. Пора искать завтрак, а затем на работу. Просыпайся, нужно будет еще кое-куда заехать.

– Заехать? – Она заметно оживляется. – Куда?

– Увидишь. Давай, Лизон, бегом в душ и прихорашиваться. Пока ты тут укладываешься и красишься, я как раз успею помыться и собраться.

Пока она в душе, я достаю из шкафа чистый костюм. И без зазрения совести намереваюсь соврать, что сбегал за ним в кабинет. Будет лучше, если Лиза сочтет вчерашнюю ночь отчасти спонтанной.

Потом выясняется забавная деталь: фен в ванной прикручен к стене, и Лизе приходится делать нелегкий выбор между тем, чтобы сушить волосы, пока я моюсь и тем, чтобы уговорить меня никуда не ехать. Но правда в том, что у нее нет выбора. Мы едем и точка, а значит, придется терпеть голого мужика рядом.

Раньше, еще во времена жизни в браке, мы почти не использовали в постели игрушки. Решили, что еще не наигрались друг другом, а если испробовать все слишком быстро, то и уныние в постели наступит быстрее. Сейчас я ловлю себя на мысли, что совсем не прочь разнообразить секс какими-нибудь интересными штуками. И даже придумываю план, как заманить Лизу в секс-шоп.

Я слишком много думаю о женщине на букву Л.

Намного меньше, чем о бизнесе. А стоило бы наоборот.

Когда мы выходим из здания, на часах только семь-тридцать. Лиза зевает и спит на ходу, но благодаря тому, что она еще не проснулась, мне не приходится ни заставлять ее, ни уговаривать. А я мечтаю о глотке кофе.

– Куда мы, Леш?

– Сначала в «Макдональдс», за кофе и завтраком.

– Я думала, ты его не любишь.

– Я в семь утра не люблю весь мир, но ту его часть, что дает мне кофе, готов потерпеть.

Лиза фыркает и, откидываясь на спинку сидения, закрывает глаза. Мне кажется, она начинает засыпать, как в машину врывается голос оператора и просит сделать заказ.

– Большой американо, средний капучино, овсяную кашу и пирожок, пожалуйста.

Отстояв положенное, мы получаем заказ. Я – свой стакан с кофеином, Лиза – завтрак и капучино.

– Ты не хочешь? – хмурится, когда я выезжаю с парковки.

– Вернемся, поем. С утра в меня лезет только кофе.

Однако когда мы останавливаемся на светофоре, она упрямо сует мне в рот пирожок, буквально заставляя откусить. Сладкого джема в нем слишком много и, хихикая, Лиза пальцем убирает его с моей щеки.

– Гадость какая, – с удовольствием жуя, говорю я.

– Так куда мы едем? Офис в другой стороне.

– Так… кое-куда. Сейчас увидишь.

Лиза всегда очень чувствительна к настроениям других, вот и сейчас, закончив с завтраком, она задумчиво потягивает кофе, чувствуя и мои сомнения, и мое напряжение. Мы въезжаем в небольшой уютный дворик, где за кованым забором прячется детский сад. Я глушу мотор и выключаю в салоне свет.

– И что? – хмурится она. – Что это?

– Терпение. Скоро.

Проходят долгие десять минут прежде, чем на аллейке, засыпанной нетронутым искрящимся снегом, появляются двое. Лиза, кажется, перестает дышать, когда узнает в шебутном мальчишке в ярко-синей куртке Артема. Его бабушка неторопливо и грациозно идет позади, делая вид, что выше всяких детских шалостей. А вот Темыч словно чувствует, что невольно стал главным представлением утра и веселится от души: прыгает по сугробам, игрушечной лопаткой раскидывает снег, делает «лебедей» и вообще всячески затягивает дорогу к саду по своему обыкновению.

Я ему даже завидую. Прогулка с утра, сад с друзьями, вкусный завтрак, игры, тренировка, потом и обед со сном. Не жизнь, а сплошное удовольствие, и я бы не отказался от чего-то такого. Только добавить еще бокал зинфанделя вечером и бурный секс после.

Перестав наблюдать за Артемом, я смотрю на Лизу и, признаться честно, в первые секунды пугаюсь. Потому что даже в утренней зимней темноте, в салоне машины, она неестественно бледная. Выпрямилась на сидении, корпусом подалась вперед, к окну, вцепившись побелевшими пальцами в приборную панель. И смотрит.

Жадно смотрит, забывая и дышать и моргать, и этой жадностью меня пугает. Потому что отчаяние матери, которая только издалека может увидеть ребенка, можно пощупать – оно очень явственно чувствуется рядом с Лизой. Я не могу оторвать от нее глаз.