Капитан Тьебо (ставший впоследствии генералом) вспоминал:

«Небрежность его туалета, длинные свисающие волосы, ветхость одеяния подчеркивали крайнюю нужду, но, несмотря на опалу, на двадцать шесть лет, на общий столь неимпозантный внешний вид… с этого дня он стал подниматься в общественном мнении…»

К рассвету все было готово. Когда мятежники сунулись было к улицам Сен-Оноре и Конвента, их встретили грозные пушечные жерла. После того как людской поток хлынул на мост Руайяль, грохнули пушки. Недалеко от церкви Святого Роха произошла форменная мясорубка: пушки били по людям прямой наводкой, почти в упор. Вскоре все было кончено. Сотни раненых и полтысячи убитых… Слишком высокая цена за нарушенное спокойствие и попытку переворота.

«…Знаменитая звезда Наполеона взошла вечером 12 вандемьера IV года Республики в облике обворожительной юной блондинки, – сделал вывод Ги Бретон. – Ведь если бы он руководил военными действиями на стороне роялистов, защитники Конвента 13 вандемьера были бы разгромлены, Людовик XVIII взошел бы на трон, и не было бы никакой Империи».

Как бы то ни было, Бонапарт стал дивизионным генералом, а Париж обрел героя. Календарь показывал 13 вандемьера IV года Республики[53].

Позже (уже на острове Святой Елены) Бонапарт признается, что количество убитых в то утро могло быть в разы больше, если бы не одна хитрость с его стороны. Залпов было всего три, причем последний – холостой. Зато первые два – смертоносной картечью. Для черни, скажет он, главное – первое впечатление. Первый огненный залп, когда вокруг убитые и раненые, мгновенно охлаждает пыл распоясавшейся черни, ее охватывает паника, после чего уже через минуту все исчезают. Именно поэтому при необходимости стрелять по толпе пушки следует заряжать боевыми только сначала, ибо «гуманность» приведет к еще бóльшим человеческим жертвам…

* * *

Как понял Баррас, «сабля» оказалась под стать ножнам. Буонапарте – именно тот, кто был ему нужен. В честь победителя был дан обед, на котором, помимо «Генерала Вандемьера» и мадам де Богарне присутствовали лица из самого изысканного общества – Камбасерес, Фрерон, Уврар, Карно и прочие[54].

Очаровательную креолку усадили рядом с героем минувшей баталии. Поняв замысел интригана Барраса (как он, мерзавец, увивается вокруг этой кокетки Терезы!), Мари-Роз приняла правила игры, посвятив все свое внимание соседу по столу. Она так быстро трещала, что последнему стоило большого труда разобрать хоть слово. Дама почему-то настойчиво расспрашивала его о Сицилии, о которой генерал знал не больше, чем она. Когда заговорили было об Архимеде, проживавшем на этом острове, он вдруг догадался, что женщина попросту перепутала Сицилию с Корсикой. Рассмеявшись про себя, Бонапарт осторожно перевел разговор на свою родину – прекрасную страну, где звезды такие же загадочные, как глаза любимой девушки…

– О, да вы поэт… – улыбнулась Мари-Роз, показав неровные зубы, приведшие молодого генерала в полный восторг.

– Нет-нет, все проще, – покачал головой собеседник. – Искренней всех могут любить только корсиканцы…

Что-то в этом островитянине определенно было. По крайней мере, он страстен и тщеславен. И это Мари-Роз понравилось. Кто знает, отметила она про себя, может, он тот самый, с помощью которого ей удастся утереть нос зазнайке Баррасу?..

Обед прошел блестяще. Теперь был нужен повод встретиться вновь. А повод найдется всегда, было бы желание…

* * *

Интрига заключалась в том, что Мари-Роз де Богарне была тайной осведомительницей г-на Фуше. (Мы уже говорили: на Фуше работали все.) Министру полиции не нужно было объяснять, кто такой генерал Буонапарте и кем он стал после 13 вандемьера. Началась игра по-крупному.

Действительно, на этого Буонапарте стоило поставить пару тысяч золотых. Если мадам Богарне своими чарами опутает корсиканца, из этого может получиться неплохая комбинация. Дни Барраса сочтены. И чтобы это понять, не нужно быть большим умником. Будущее – за сильным диктатором. Почему бы им не стать этому Буонапарте? Мадам де Богарне слишком многим обязана лично ему, Фуше, не раз вытаскивавшему эту ветреную креолку из достаточно щекотливых ситуаций. За все нужно платить; за сохраненную честь вдвойне и даже – втройне! И если рядом с ней будет будущий диктатор, это сулит… Это меняет все! Это – пат Баррасу и мат всем остальным. Он устроит им веселенькую жизнь…

Повод нашелся. Накануне дивизионный генерал Буонапарте распорядился о сдаче населением огнестрельного оружия. Когда в штаб привели какого-то подростка, поначалу никто ничего не понял. Однако по мере рассказа мальчишки генерал неожиданно растрогался, что с ним случалось крайне редко.

Парню было тринадцать, звали его Эженом де Богарне. Как оказалось, он был сыном очаровательной вдовы Мари-Роз. Выяснилось, что визит мальчугана связан с тем, что он хотел бы получить обратно сданную накануне боевую шпагу отца, известного генерала Революции. Шпагу вернули. А на следующий день в штаб явилась и мать подростка: она хотела лично поблагодарить генерала Буонапарте за проявленное милосердие.

Через несколько дней бравый генерал засвидетельствовал свое почтение «безутешной» вдове, проживавшей в богатом доме на улице Шантрен, куда ее поселил Баррас. Вообще, Жозефина сняла этот особняк у своей подруги, Жюли Карро, бывшей жены актера Франсуа-Жозефа Тальма, за астрономическую для нее цену – четыре тысячи ливров в год! Другое дело, что все расходы взял на себя душка Баррас.

Фридрих Кирхейзен пишет: «Жозефина жила теперь в прелестном домике на улице Шантрен, который сняла у изящной Жюли Карро, разведенной жены актера Тальма. Дом был обставлен с большим комфортом, во дворе были стойла и целый ряд служб. Мадам де Богарне держала теперь двух венгерских лошадок и экипаж, полученный ею при посредстве одного благотворительного комитета. У нее были кучер, портье, повар, камеристка, словом, полное хозяйство, хотя комнаты и были обставлены довольно просто. Стол накрывался очень небрежно, но кушанья были всегда утонченные и изысканные. Сама она одевалась со вкусом и изяществом. Салон ее был центром старого и нового общества – в нем бывали выдающиеся представители всех партий…»

А уже через два месяца здесь состоялось любовное свидание, изменившее историю Франции. Хотя пока эту встречу нельзя было назвать настоящим rendez-vous amoureux. В тот вечер лишь завязалось тесное знакомство, этакая своеобразная рекогносцировка. Бонапарту требовалась аристократка; мадам де Богарне – богатый и перспективный покровитель, надежный отчим ее детей. (И она не ошибется (вот что значит школа г-на Фуше!): ее дочь Гортензия станет королевой, а сын Эжен – принцем.) Новая знакомая буквально свела корсиканца с ума.

Ф.Кирхейзен: «Бонапарт зачастил в дом на улице Шантрен. Жозефина пленила его. Она вскружила ему голову своим утонченным изяществом, своими роскошными волосами, причесанными на этрусский лад, и