Уайльд близко сошелся с Раскином, но друзьями они не стали.

Другой его оксфордский кумир — профессор Уолтер Пейтер. Оскар не посещал его лекций, но упивался его ядовитыми книгами и пил иногда с профессором английский чай. Гуляли они под ручку.

Пейтер был антиподом Раскина. Карикатурный, сутуловатый, застенчивый, лысый. Его пышные усы нависали над губой, в них неизбежно застревали и пища, и слова. Профессор говорил так тихо и шепеляво, что его почти никто не слышал. Но говорил он вдохновенно, нараспев, закрывал от удовольствия глаза, забывался и воспарял и, вдруг очнувшись (от злого студенческого смеха), не мог сразу понять, где он, в Александрийском ли мусейоне или в душной аудитории.

Уайльд обожал Пейтера за глубокое знание Античности, изысканный слог, за «Очерки по истории Ренессанса», которые цитировал бесконечно, в годы студенческие и позже, в годы писательские, успешно выдавая профессорские изречения за свои. Он разделял с ним мнение о том, что искусство следует постигать душой, ибо только душа может ощущать и выражать красоту, и, значит, искусству чужды архивная логика, законы здравого смысла и законы морали, оно не ведает, что такое естественное и противоестественное, оно никому и ничему не служит. Искусство существует лишь для самого себя. Чтобы его познать, нужно уметь переживать. Душа зрителя должна «гореть ровным и твердым пламенем».

Уайльд слушал Пейтера с горящими глазами и пламенеющим сердцем. Он превратился в его верного последователя и, в общем, оставался им до конца жизни, хотя в зрелые годы часто критиковал профессора за тяжелый язык и кабинетный склад натуры. Пейтер похоронил свою натуру в резном ореховом гробу университетской библиотеки. Уайльд, огненный экстраверт, свой чувственный нрав хоронить не собирался. Он воплотил кабинетные идеи профессора в творчестве и в жизни, доказав их полную несовместимость с викторианскими представлениями об искусстве и морали. Если бы не Пейтер, вероятно, не было бы ни «золотого» Бози, ни драматичного суда, ни трагичного De Profundis, в котором несколько проникновенных строк посвящены усатому профессору.

Но Пейтер не только воспламенил душу ученика. Он пробудил интерес к прекрасным вещам, которыми Оскар стал наполнять свою оксфордскую квартиру. Здесь были фарфоровые безделицы эпохи Людовиков и раскрашенные танагрские статуэтки из Древней Эллады, ковры и резные столики, фотографии и репродукции полотен, рисунки Блейка и Бёрн-Джонса и даже мольберт с незавершенной картиной (любимая тема студенческих шуток).

Уайльд поклонялся лилиям, которые воспевали прерафаэлиты и обожал Пейтер. Они стояли во всех комнатах, распространяя тревожно-сладкий аромат. Начинающий эстет приобрел для цветов благородные вазы — большие, голубые, старинные, возможно севрские. И не мог решить, что же ему нравится больше, лилии или фарфор. Легенда гласит, что Оскар, громко любуясь вазами в присутствии друзей, заявил: «С каждым днем мне все трудней соответствовать моему голубому фарфору». Эта фраза будто бы сразу облетела университет, попала в анекдоты и даже в сочинения Уолтера Пейтера, высоко оценившего ее глубокий смысл.

Уайльд и впрямь не соответствовал своему фарфору — ему хотелось разнообразия. Он не смог устоять перед пышным золотым сервизом для завтраков. Приобрел зеленые графины для кларета и бокалы рубинового оттенка для шампанского. Он ими любовался и щедро угощал дорогими напитками дорогих гостей. Бывало, засиживались до утра.

Уайльд тратился на экстравагантные наряды. Если сокурсники надевали на прогулки куртки песочного оттенка, он форсил в кирпично-красных или энергично-желтых. Если они наряжались в твидовые костюмы в мелкую клеточку, он заказывал у дорогого портного Мьюира «сверхмодный комплект из ангорской шерсти» в самую крупную клетку. Он носил голубые шелковые галстуки, высокие воротнички, эффектные шляпы с загнутыми полями, подвивал длинные волосы и смущал друзей женскими ужимками и виляющей походкой.

Оскар Уайльд, студент второго курса в Оксфорде.

1876 г.

Уайльд обожал маскарады. В 1878 году на ежегодный весенний бал явился блистательным и грустным принцем Рупертом, героем Английской гражданской войны XVII века. Костюм, взятый напрокат, невероятно ему шел. Сливового оттенка бархатная куртка и бриджи с разрезами, шелковые чулки и мягкие черные туфли с бантами, фетровая шляпа с плюмажем, шпага на изысканной перевязи… Он был принцем ночи. Пил и танцевал до самозабвения. И на следующий день решил, что с костюмом расстаться не в силах. Выкупил его у мастерской и носил дома, чем очень забавлял гостей.

Во время учебы в Оксфорде он совершил приятную поездку в Грецию с уважаемым профессором Махаффи и его молодыми спутниками. Посетили Закинф, Эгину, Микены, Афины. Напитались солнцем, пряными весенними ароматами и терпкими мифами в исполнении Махаффи. Профессор так опьянел от запахов и видов, что позволял себе смелые высказывания о красоте мужского тела, столь пленявшей Юпитера и философов, равных ему по силе ума.

Уайльда поразили не только ароматы Греции и мраморные торсы героев. Он высоко оценил искусство национального костюма: затейливую вышивку жилетов, краги с кисточками, длинную белую блузу, перехваченную узким пояском. Она казалась забавным платьем, почти балетным. Молодой женственный щеголь поддался соблазну: зайдя в фотографическое ателье, потребовал самый элегантный народный костюм, а также краги и красную феску с кистью. Облачился, принял романтическую позу и был запечатлен — полугероем, полубалериной.

Оскар Уайльд в национальном греческом костюме во время поездки по Греции.

1877 г.

Другой необычный костюм Уайльд примерил в Оксфорде в феврале 1875-го. Тогда он увлекался масонством. Особенно ему нравились атрибуты — эмалированные знаки на широких муаровых лентах, расшитые странными символами накидки и костюмы членов лож. Его друг Бодли был членом ложи Аполлона и предложил Оскару в нее вступить. 23 февраля его официально приняли и даровали право на масонский костюм — черный фрак, белый галстук, черные бриджи, чулки и туфли. В общем, ничего экстравагантного, всего лишь изысканная версия бального мужского костюма эпохи Регентства. Позже Уайльд придумает на его основе эстетический наряд.

Неприятности провоцировали успех. В апреле 1877-го случился конфуз: Оскар задержался с Махаффи в пряной Греции и не успел к началу занятий в Оксфорде. Его лишили стипендии, отстранили от учебы на семестр. Устыженный, но не сломленный, Уайльд отправился в Лондон, хотелось забыться, развлечься. В британской столице начинался весенний художественный сезон — премьеры, концерты, выставки. Бомонд ждал открытия новой картинной галереи Гросвенор. Все кругом судачили о владельце, сэре Линдси, о его коллекции и о том, что он непременно утрет нос респектабельным дельцам, покажет смелое и молодое английское искусство. Говорили, что интерьеры оформил сам Уистлер.