Я начал сматывать удочки, седой тоже засобирался. Снял черные очки, согнул сутулую спину над моей добычей, спросил:

— Вы это домой понесете? Для кошки?

— Не-а, нет у меня кошки. Если хотите — можете взять.

Я протянул ему жалкий свой куканишко.

— Вот-вот… Я этого и хотел. Вместе на небольшую ушицу наберется. Не для меня. Фима-Три помирает, ухи просит…

— Вы прямо как в кино «Чапаев», — улыбнулся я.

— Нет, это из жизни, — ответил он серьезно, — сам Фима-Три помирает…

— А кто это?

— Вы не знаете Фиму-Три? Вы что, приезжий? Ах, одессит… Так никому не говорите про то, что не знаете Фиму и его семейство! С вас будут смеяться! Это же такое семейство! Династия! Короли — и не меньше! Пошли, вы возьмете нам по паре пива, сядем в холодок под тот чумак, и я про них расскажу…

Он начал еще в том веке вместе с императором Николаем II. Талантливо начал. Первым среди одесских воров сообразил применить в своем деле сложную машинерию. Делом он был занят доходным — брал чемоданы, самые дорогие, на выбор. А как красиво работал! Пижоном, одетым во все самое модное, заявлялся он на вокзал, в роскошный зал ожидания первого класса. Входил, садился на дубовый резной диван, ставил у своих ног большой дорогой чемодан из крокодиловой кожи, закуривал питерскую папиросу, сидел, смотрел на публику и ее багаж…

Спокойно вставал, с трудом поднимал свой чемоданище, шел, не торопясь, к кассам… И вот уже шум, гвалт, собирается толпа, и какой-то толстый вспотевший коммивояжер поднимает крик, требует полицию, в который раз сбивчиво рассказывает. Мол, вот только что, сейчас, сию минуту, его чемодан с дорогими образцами — новейшими парижскими жилетками и дамскими гарнитурами — стоял вот тут, туточки, рядом с его новыми лаковыми штиблетами, и что он — ну вот только что — чувствовал его коленом… И никто вроде не подходил и не отходил, а чемодана нету…

В самом центре возбужденной толпы собственников чемоданов, саквояжей и баулов стоял Фима-Раз и не меньше других возмущался одесскими и российскими беспорядками, бездеятельностью полиции, железнодорожным начальством: «И это в Одессе называется первый класс?! Тоже мне первый класс!» — солидно басил он, покидая зал ожидания.

Потом он вальяжно выходил на привокзальную площадь, нанимал извозчика и катил себе домой на Молдаванку с отменной добычей…

— Ах, вы хотите знать, в чем тут был фокус? Все просто и гениально — чемодан из крокодиловой кожи и был тем великим достижением воровской техники конца прошлого века. Это был еще тот чемодан! У него не было дна. И Фима-Раз аккуратно накрывал облюбованный чемодан своим! Нажимал на рычажок под ручкой, и под чужой чемодан выдвигались стальные штырьки…

Оставалось только поднять и нести себе куда хочешь! Или стоять рядом с обворованным, громко ему сочувствовать или брехать ему на утеху про то, как совсем недавно в Москве, на Казанском вокзале, у него самого увели два чемодана с очень дорогим и редким товаром…

На этом деле Фима-Раз не погорел ни разу. Тайна чемодана стала известна его родственникам и друзьям только после его кончины.

Ефим Ефимович работал уже в нашем веке и в применении техники пошел дальше своего батьки. Его операция летом 1913 года стала легендарной.

В те июльские дни на Ланжероне снимали кино. Снимали прямо с автомобиля, на ходу и с остановок. И там, в толпе зевак, Фима-Два придумал и разработал все детали этой операции. В его честной банде налетчиков был один штымп — Леня Крац. Так этот Леня умел ехать на автомобиле. Мог запустить мотор и крутить руль.

И вот, когда киношники сделали перерыв на своих съемках и все бросились на пляж освежиться перед обедом, Леня Крац завел мотор и угнал автомобиль вместе с аппаратом и мотками толстой бельевой веревки. На малом ходу в машину вскочили налетчики, и Фима приказал ехать на Ришельевскую. Поехали, а у Коммерческого банка остановились.

Там они спокойно вылезли из машины, деловито огородили белыми веревками площадку у входной двери, с двух сторон перегородили тротуар — сразу стала скапливаться публика.

Фима-Два через жестяной, очень блестящий рупор оповестил мосье и мадам, всю уважаемую публику: не напирать, за ограждение не заходить, стоять себе и смотреть, как будет идти съемка очень важного эпизода для новой фильмы-боевика — ограбление Коммерческого банка…

Когда подошли два младших полицейских чина — городовые, то Фима им очень обрадовался и выразил уверенность, что присутствие властей благотворно скажется на съемках — будет обеспечен порядок на площадке, за что кинодеятели будут им весьма благодарны. Городовые сразу взяли власть над толпой в свои крепкие руки, а Фима со товарищи надели на лица черные маски, напялили на головы огромные серые картузы и, выхватив из карманов большие наганы марки «Смит & Вессон», с диким воем ринулись в вестибюль банка и… сорвали первые аплодисменты ценящей искусство одесской публики.

Леня Крац навел аппарат и закрутил ручку. И началось! Это было еще то кино! На это надо было посмотреть! Распахнулась дверь, огромный детина-охранник выскочил, округлил глаза, утробно завопил: «Гра-а-абя-а-ат!» Но один из налетчиков стукнул его сзади по кумполу рукояткой нагана… Очень натурально стукнул! Охранник упал тоже очень натурально… Публика неистово зааплодировала. Вот громко звякнуло, треснуло, развалилось стекло в зарешеченном окне, окровавленное лицо появилось и пропало… Леня Крац крутил ручку, а сам кричал городовым:

— Господа полицейские! Внимательно смотрите в сторону вокзала! Должна подъехать конная полиция и жандармы. Как увидите, дайте знать — я должен на них направить аппарат.

— Работайте. Положитесь на нас — упредим сразу, — покручивая ус, ответил один из младших чинов.

Леня крутил ручку…

Но вот наконец распахивается настежь дверь, налетчики выбегают с зелеными брезентовыми мешками, бросают их в автомобиль. Вот бежит с мешком и Фима-Два. Мешок у него раскрыт или разорван, со звоном падают на тротуар, на мостовую золотые монеты, разлетаются разноцветные купюры. Все налетчики уже в машине. Леня перестает крутить ручку, бросается к рулю, автомобиль затарахтел, затрясся, взял резко с места и уехал, дымя…

Публика в восторге, аплодисменты бушуют, но тут из банка, шатаясь, выходит бледный банковский служащий в мундире. Остановившимся взглядом смотрит перед собой, потом на людей, на городовых, на разбросанные деньги, потом кричит истерично: «Что же это, Господи?» — и вдруг бросается собирать деньги. Публика ахает. Кто через белые веревки, а кто под них, бросаются к золоту, к ассигнациям. Заваривается такая каша! Такая куча-мала! Фима-Два хорошо знал, что делал, когда будто бы невзначай разбросал денежки…

Полиция и жандармы, конечно же, прискакали — шестеро всадников, но тогда, когда на земле не осталось ни одной монетки, когда публика разбежалась и только белые веревки ограждения тихонько покачивались на ветру.