вообще кто-то из родственников знает. Они все — рафинированные аристократы, которые всю жизнь проводят под все тем же давлением масс. Они все настолько привыкли носить эту броню (каждый — свою, например у Виктора это образ немного сумасшедшего, но своего в доску старика), что не снимают ее даже друг перед другом. А, впрочем, внутренние дела их семьи меня уже не касаются.

Я вернулся в свою комнату, в которой впервые за все время моего пребывания в Академии было пусто и тихо благодаря тому, что Нокс отрывался на балу, и наконец смог сделать то, что собирался сделать уже давно — попробовать обратиться к своей магии еще раз.

Сейчас, здесь, вокруг меня собралось так много магии, как сосредоточенной внутри людей, так и просто рассеянной в пространстве, что места лучше просто не найти, по крайней мере, в моем положении. Возможно, упомянутую Ванессой горячие источники были бы более предпочтительными, но сейчас доступа к ним нет, так что будем обходиться тем, что имеется.

Я решил начать с самого простого — с медитации.

Именно это нехитрое, но довольно времязатратное занятие являлось неотчуждаемой базой любой магии, первым и главным, чему должен был научиться любой маг и занятия чем он не оставлял уже никогда.

Медитация позволяла не только восстанавливать свою собственную ману, не только поглощать при необходимости ее из окружающей среды, но в ряде случаев — еще и повышать ее запасы, формируя дополнительные манохраны или увеличивая емкость уже имеющихся.

Для этого нужны весьма специфические условия, и сейчас у меня их нет… Но сейчас мне это и не нужно. Сейчас мне нужно просто попытаться почувствовать ее, эту ману.

Хоть какую-то ману.

Не просто увидеть путем нехитрого трюка с положением глазных яблок, а ощутить, как ощущается дуновение сквозняка по коже.

Расчистив на полу немного места от шмоток Нокса, которые он не потрудился убрать, я сел в центр получившегося круга, скрестив ноги, положив на них ладони, закрыл глаза и очистил голову от мыслей.

От мыслей о Ванессе и о том, как мы будем пытаться вернуть мне мою силу. От мыслей о том, что мне делать, когда в следующий раз на занятии понадобится владение магией.

От мыслей… в принципе.

Когда спутанный ком многочисленных мыслей перестает мешать, когда голова становится пустой и гулкой, как вечевой колокол, в ней можно услышать многое. Собственный пульс. Что-то неправильное в дыхании. Можно услышать, как едва слышно журчит по мановодам мана.

Но не в моем случае.

Как я ни пытался ее обнаружить — ничего не вышло. Как я ни пытался хотя бы капельку маны зачерпнуть снаружи, извне, впитать хотя бы из воздуха — ничего не вышло. Это было ожидаемо, но я не мог не попробовать. Со мной произошло то, чего, как я думал, произойти не могло, а значит, и помочь в моей ситуации в теории могло то, у чего было меньше всего шансов.

На практике — не помогло даже оно.

Я безуспешно просидел в медитации больше получаса и вынужден был признать бесполезность этого занятия. Тогда я встал и, быстро, буквально за десять минут, разогнал кровь в застывших от долгого сидения мышцах, небольшим комплексом упражнений. Пятнадцать отжиманий, пятнадцать приседаний, пятнадцать пресса, двадцать секунд отдыха, повторить — и так, пока сил хватает.

У этого тела, особенно с наполнением в виде меня, хорошо знакомого с реальными возможностями человека, сил хватило надолго. По уровню физической подготовки оно почти соответствовало тому, что погибло вместе с моим старым миром — возможно, именно поэтому у меня не возникло никаких трудностей с адаптацией к нему.

Конечно же, интенсивные взрывные упражнения заставили меня прилично вспотеть, и я, взяв из шкафчика санузла большое полотенце, гель для душа и мочалку, отправился в душ.

В коридоре я встретил двух девчонок, которые, судя по нарядам, возвращались с бала, улыбнулся в ответ на их хитрые взгляда искоса, и прошел мимо. Видимо, бал заканчивается и скоро все студенты вернутся по своим комнатами. Вот и отлично, как раз успею сходить в душ, пока в него не выстроилась очередь.

Душевые представляли собой пять обособленных кабинок, разделенных капитальным стенками, каждая — со своей дверью. Я разделся, зашел в самую первую, встал ногами на неожиданно теплый кафель, закрыл за собой дверь и пустил теплую воду. Закрыл глаза и поднял лицо, позволяя каплям стекать по нему и представляя, что частицы маны впитываются в поры моей кожи и наполняют мое тело.

Жаль, что это так и осталось лишь моей выдумкой.

Громко хлопнула входная дверь, и я со вздохом взялся за мочалку и гель для душа — надо заканчивать, а то сейчас толпа набежит. По-быстрому намылившись и сполоснувшись, я вышел из душевой и прошел туда, где оставил на вешалке свою одежду.

Вот только одежды там не было.

И даже полотенца, которое я оставил вместе с ней.

Глава 22

И кто же это, интересно, такой решил поиграть в детские игры?

Неужели красотка Ванесса наконец пришла в себя и вспомнила, что выбегала из зала следом за мной вовсе не за тем, чтобы в итоге я ее переиграл и фактически заставил действовать в своих интересах, а совсем даже за другим? Неужто обиделась и решила отомстить таким наивным, но вполне укладывающимся в рамки недозревшего подросткового поведения, способом?

Или все проще, и она через это решила добиться того, чего так и не получила там, в стеклянном переходе? И сейчас тоже выйдет из-за шкафчиков уже даже не в своем провокационном платье, а вовсе без него, и плевать, что это вообще-то мужская душевая?

Или все еще проще, и это вообще не она?

Может, кто-то из учеников решил пошутить над безродышем, который слишком много о себе мнит и постоянно находится в центре внимания?

Для избалованных юных аристократов, которые подчас совершенно незаслуженно считают себя априори лучше остальных, подобное поведение весьма свойственно. Ничего серьезного они сделать не в силах, поэтому и гадят исподтишка.

Впрочем, с их стороны подобные схемы — это ой как серьезно, ведь по их мнению, это должно ударить по моему самолюбию и самомнению, выставить меня дураком, который, покраснев, как вареный лобстер, будет нестись сломя голову по коридору, прикрывая руками все, до чего сможет дотянуться. А потом либо сам отчислится из Академии, не выдержав позора, либо будет унижен до самого конца и каждый раз, когда на него будет падать чье-то внимание, первое, что будет вспоминаться — это голый забег по коридору до своей комнаты.

И, раз Ванесса не торопится выходить из-за шкафчиков и призывно облизывать пухлые губки, этот вариант остается единственным рабочим.

Но те, кто это сделал, как обычно, не учли одной простой вещи. Я лишь выгляжу таким же подростком, как они сами. Но внутри — совсем другой жизненный опыт, совсем другой образ мышления и совершенно другая система ценностей.

В отличие от них, я-то понимаю, что нет смысла стесняться своего тела… Особенно если оно такое подтянутое и спортивное, как то, что досталось мне. Даже наоборот — им следует если не гордиться, то хотя бы удовлетвориться и уж тем более нет ничего зазорного в том, чтобы позволить кому-то увидеть его.

Тем более, что как минимум одна из этих «кое-кого», причем из когорты самых важных, сама не так давно была бы совсем не против увидеть подобное представление. Что уж говорить о тех, кто характером или родословной попроще.

Поэтому я не стал обливаться холодным потом и в панике искать, чем бы прикрыться, на что, наверное, и рассчитывали мои недоброжелатели. Вместо этого я взял единственное, что у меня осталось — мочалку и бутылку геля для душа, — в одну руку, прикрыл ими единственное, что можно было прикрыть (и не потому, что стеснялся, а лишь для того, чтобы поберечь психику девушек, которые могут встретиться на пути) и спокойно открыл дверь душевой.

Прохладный ветер повеял по не до конца высохшей коже, и я спокойно вышел из душевой. Не выглянул воровато, пытаясь подловить момент, когда никого не будет, а вышел обычным прогулочным шагом, словно по парку решил пройтись, помахивая свободной рукой.

И буквально тут же наткнулся на двух девушек, которые что-то оживленно обсуждали возле дверей своей комнаты.

Обе были одеты в вечерние платья, со сложными прическами на головах, и, кажется, одна из девушек была из тех, что так упорно