В конце XVIII века в Гамбурге управление по делам бедноты пыталось уделять «внимание и сострадание» больным и увечным. В 1817 году в одном из докладов значилось: «Скольким больным мы еще должны помочь, сколько еще подхватит заразу через грязные кувшины с водой, сколько заразится чахоткой на танцах?»[522] Берлинский врач благотворительной клиники E. Вольфф считал пристрастие рабочих к спиртному «причиной физической немощи и нетрудоспособности» и верной дорогой к «легочной чахотке» и «эпилепсии»[523]. «Болезнью грязи» считался прежде всего туберкулез — как следствие недостаточной личной гигиены[524].

Медики сыграли важную роль в «очернении» пролетариата. Даже либералы и социальные реформаторы смотрели на пролетариев сверху вниз с сочувствием, высокомерием, презрением и отвращением. Больной из бедноты был теперь не объектом божественной воли и христианского милосердия, но безнравственным отбросом общества, в котором всякий, если брать пример с буржуазии, способен с прилежанием и усердием самостоятельно выстроить свою жизнь и взойти на вершину социума[525].

Пролетариат следует воспитать, чтобы они изменили свою жизнь. Буржуазная система ценностей действительна и для рабочего класса. Воспитание осознанного отношения к здоровью, гигиене, к частому мытью, чистоте в доме и в одежде, воспитание трезвости, сдержанности, склонности к порядку, умеренности и заботливому ведению хозяйства — всё это, по представлениям буржуазии, могло и в самых скорбных условиях совершить чудо[526]. А обществу это обойдется дешевле, чем устранение социальной бесхозяйственности и строительство нового жилья. Гигиеническая пропаганда XIX века была адресована в первую очередь женщинам из рабочего класса. Врачи, священники и чиновники постоянно жаловались, что женщины из класса пролетариев не умеют вести хозяйство и тратят не по назначению скудный доход[527]. Нет чтобы приготовить здоровый питательный обед — они ставят на стол только хлеб и картошку! Вместо питательного молока семья пьет жидкий кофе. Вместо того чтобы купить мяса и другой белковой пищи, они тратят деньги на сахар, табак и алкоголь. Пиво — любимое пропитание пролетариата — забирает одну пятую часть всех доходов семьи[528]. Женщин-рабочих следует учить разумно и рачительно хозяйствовать, содержать дом в чистоте, проветривать, избавиться от грязных занавесок и пыли, ведь они — разносчики чахотки.

Задача воспитать пролетариат была возложена на женщин из буржуазного сословия, что сделало их сознательными помощницами медиков. Так называемые женские союзы и «дамы-благотворительницы» во второй половине XIX века с миссионерским жаром начали передавать свои гигиенические и хозяйственные ценности и понятия женщинам из пролетариата[529]. Из 38 берлинских благотворительных обществ в 1894 году 24 были женскими[530].

Воспитание пролетариата представлялось необходимым и срочным делом, поскольку пролетарские кварталы были рассадниками разной заразы, а кроме того, буржуазия боялась стремительно растущего нового класса, чуждого и похожего на социальную болезнь. Оздоровление и гигиенизация призваны были обезвредить этот «социально больной материал» и политически удовлетворить «опасный класс»[531].

Здоровые идеалы буржуазии должны были защитить в целом здоровье нации, экономики и обороноспособность страны. «Непросвещенные» слои населения поставляли трудоспособные кадры на фабрики и обороноспособные — в армию. Однако из‐за нездоровья и производственных увечий в промышленных регионах всё больше пролетариев считались непригодными ни к военной службе, ни к фабричной работе. В некоторых районах Саксонии почти 80 % всех мужчин, призванных на военную службу, были признаны непригодными к ней[532].

Рабочие же восприняли буржуазную заботу об их здоровье как способ контроля, попытку навязать пролетариату линию поведения, выгодную буржуазии. На самом же деле низшие слои городского населения получили свою выгоду от пропаганды гигиены: чистые дома, одежду, улучшенное питание, больницы для рабочих, строительство нового дешевого жилья, трудоустройство, водопровод и канализацию. Условия жизни промышленных рабочих улучшились, заболеваемость и смертность пошли на спад, появились другие перспективы в жизни[533].

Общественная дискуссия о гигиене резко обострилась в начале XX века, когда возник новый аргумент — «сохранение и приумножение национальной силы»[534], распространившийся благодаря социал-дарвинистским, расистским и евгеническим теориям, критике западной цивилизации и реформе жизни. Здоровье стало высшим долгом каждой отдельной личности перед своим народом. И всё острее звучал вопрос: а что делать с невыполняющими долг, с «неполноценными», которые существуют «за счет здоровых»?[535]

Для большинства больных лечение в санаториях было недоступным, как и поездка в страну с целебным климатом — в Египет, на Ривьеру, в Швейцарию. Для них чахотка была подобием злой судьбы, угрожавшей их работе и жизни.

С 1880‐х годов некоторые медики стали ратовать за организацию лечебниц для неимущих слоев населения. Основатель первого немецкого санатория Петер Деттвайлер одним из первых попытался несколько сгладить социальное неравенство хотя бы тем, что старался лечить состоятельных и малоимущих чахоточных пациентов на одинаковых условиях. Во имя здоровья нации и борьбы против «болезни, ранней смертности и нетрудоспособности»[536] бедноту следовало прежде всего вывести из опасной для здоровья среды и приобщить, хотя бы на время, к здоровому образу жизни.