Поздним вечером Гортензия шла по картинной галерее, собираясь после подняться к себе и спать. Она смотрела на портреты, и вдруг поймала себя на мысли, что уже почти готова разговаривать с ними и просить совета — у каждого из них за плечами долгая жизнь и потом ещё множество лиц и событий перед глазами. Уж всяко они знают больше неё, двадцатилетней вдовы с младенцем, иностранки, не слишком-то разбирающейся в здешних обычаях!

Пьетро доброжелательно улыбался. Алессандро хитро смотрел на неё. А Барбарелла, изображённая вполоборота, как будто повернулась и подмигнула.

Впереди мелькнул язычок пламени.

Ночной пожар на вилле Донати начался внезапно, с бокового крыла, в котором располагались приезжие родственники. Все они с господней помощью спаслись, ибо хозяйка, как оказалось, вовремя подняла тревогу. Пожар потушили, подсчитали убытки и увидели, что пострадало убранство нескольких комнат и личные вещи кое-кого из гостей. Также обнаружили, что пожар начался с того, что из камина в смежной с хозяйской спальней комнате выпали угли, да прямо на ковёр. При этом ни хозяйская спальня, ни комната младенца, ни бальная зала, ни картинная галерея не пострадали.

Хозяйка с приличествующим случаю выражением лица принесла гостям извинения и попросила покинуть дом — до тех времён, пока виллу не приведут в порядок. Испуганные гости отбыли восвояси.

Гортензия пригласила господина Марчелло, они вытащили кресла и столик в картинную галерею, и выпили за спокойную тихую жизнь и за коллекцию картин Донати.

В последующие годы Гортензия произвела капитальную реконструкцию виллы — всё, что только можно, было подновлено, почищено, приведено в порядок. Со времён Пьетро Сильного это оказались самые масштабные работы по переустройству и ремонту дома. Кроме того, Гортензия сама перепланировала парк — теперь к главному входу вела обсаженная деревьями аллея, а в центре раскинулся лабиринт, в недрах которого прятались и фонтаны, и статуи, и цветники.

А когда при помощи Марчелло Дамиано удалось разыскать и приобрести портрет наследника Пьетро Сильного Марко Донати — она с гордостью разместила его в семейной галерее.

Нужно ли говорить о том, что родственники не получили ничего?

Сын Гортензии Лодовико вырос в трепетном почтении к семейной истории. Гортензия понимала, что молодому человеку не следует запирать себя на семейной вилле — и отпустила его посмотреть мир. Он вернулся, когда понял, что скучает, и готов уже взять на себя управление семейными ценностями и финансами.

Гортензия же нашла для сына хорошую девочку Эжени — сироту из приличной парижской семьи, родители которой погибли в годы революционного террора. Девочка приехала во Флоренцию вместе со своей покровительницей Элизой Бонапарт. Гортензия присмотрелась к ней и решительно отправила Лодовико делать предложение. Тем более, что приданое мадам Бонапарт ей дала очень хорошее.

Впрочем, делами картинной галереи Гортензия занималась до самой смерти. Она написала трактат о семейной истории, уделив в нём место каждому выдающемуся представителю. Разыскала ещё два портрета, имеющих отношение к семье Донати. И завещала повесить в галерею портрет, написанный с неё господином Лиотаром в Париже, когда она навещала родственников с двухгодовалым сыном. Помнится, мадам Бертен сшила ей тогда очень модное розовое платье…

Шли годы. Портрет висел в галерее, вокруг кипела жизнь. А потом вдруг картины сняли со стен, тщательно упаковали и спрятали в подвале. Сказали — война. И словно забыли всех их в подвале на долгие годы.

Когда за ними в подвал снова спустились люди, оказалось, что наверху всё совсем иначе. Почему-то картины не вернули в галерею, а развесили, где попало — и в бальную залу, и в спальни, и в кабинеты. Незнакомые люди говорили, что наследников Донати не осталось, а на вилле теперь музей.

Музей — это значит, что за картинами смотрят, но — в меру своего разумения. Измеряют температуру и влажность в залах, держат шторы опущенными, освещают удивительными лампами. Но — путают Пьетро Сильного и его второго сына Пьетро Мелкого, а её сына Лодовико — с мужем Джиакомо. На взгляд Гортензии, это было возмутительно.

И когда незадолго до официального открытия музея для публики, в одну ничем внешне не примечательную ночь она вдруг оказалась во плоти на паркете бальной залы… нет, потрясение было сильным, конечно, но желание действовать оказалось сильнее.

Желанию нашлось применение — и по мелочи, когда невнимательным или откровенно глупым работникам музея подсказывали, что и как было на самом деле. И по-крупному, когда пришлось решать вопросы с некоторыми, которые не понимали обращённых к ним слов.

Нет, это была не её идея. Всё придумали хитрец Алессандро и неугомонная Барбарелла, а Пьетро радостно согласился попробовать. Основатель рода очень страдал от того, что сейчас ему доступна лишь тень прежних силы и власти, и был рад сделать хоть что-нибудь. А она… хотя она и была самой младшей из них, и принадлежала совсем к другой эпохе, ничто в ней не воспротивилось возможности призвать к ответу людей глупых и недобросовестных.

Так три раза они совместно применяли свою силу, а четвёртый случился год назад. Тогда уже переполнилась чаша её личного терпения — госпожа Анжелика, новый хранитель, не должна находиться в этих стенах!

Тогда тоже приближалось время очередного бала.

Однажды днём возле портрета Гортензии остановились госпожа Райт и Паоло Флорари — один из тех, кто ныне охранял виллу от бродяг и разбойников. Впрочем, охранял — это очень громко сказано, на самом деле он извлекал все возможные выгоды из своего положения. Мошенник приторговывал билетами на какие-то особые выставки, в ночи своего дежурства пускал в залы посторонних — для новомодных мгновенных портретов, именуемых «фотография». А ещё — в парк, и не только для этих портретов, но и на свидания тоже. Можно подумать, её любимая беседка, где она читала и писала письма и книги, была для этого предназначена! В общем, Паоло Флорари всегда приносил какую-нибудь гадость, ровно как те зимние дожди.

Так и оказалось. Речь у них шла ни много ни мало о том, чтобы продать кому-то в частную коллекцию одну из картин! Эта картина, по словам Анжелики Райт, поступила недавно, сейчас находится в реставрационной мастерской и никто её пока не видел, да и поступила она каким-то туманным способом, в общем — скрыть следы будет достаточно легко. Они договорились в одну из ночей, в его дежурство, пригласить покупателя, чтобы тот посмотрел товар и удостоверился, что всё в порядке.

Это было возмутительно! Господин Казолари никогда бы не позволил себе такой низости!

А потом ещё оказалось, что Джиневра Донати, современица Гортензии, хотя и вышла из своего портрета в ночь бала, но — не помнила никого и ничего. Не узнала ни родителей, ни супруга Рикакрдо, ни братьев и сестёр — ни одного человека. И вела себя, и двигалась — вовсе не как Джиневра, а будто от неё осталась лишь бездушная оболочка. Это возмущало и толкало к решительным действиям, тем более, что нашлись свидетели — портрет Джиневры копировали с разрешения Анжелики Райт.