Нехорошие настроения в столице, зайядитские волнения в южных землях, непонятная звезда, вызывающая ужас у простого люда, – что еще? Ах да, Нум со своими плутнями. Надо же, подделала бумаги и увязалась за ним в поход. А вокруг нее – опять сумеречники. Точнее, сумеречницы Джунайдовой жены. Действительно, кругом одни нелюди.

С другой стороны, ашшаритские военачальники сейчас спорили бы всю ночь напролет. И неизвестно еще, согласились бы с приказом идти на приступ.

Ибо ашшаритские наставления по ведению войны не советовали штурмовать неприступные крепости. Осажденных следовало брать измором. Подсылать шпионов – чтоб мутили воду и изводили врага страшными слухами. Еще лучше – подкупить предводителей. Или кого-то из местных жителей: во все трактаты вошла как знаменитый случай осада Балха. Огромные валы из глины, наваленной поверх необожженного кирпича, защищали парсов получше любой армии. И что же? Ваки ибн Низар, командовавший осаждавшими Балх ашшаритами, посулил одному из местных жителей треть дани, которую стребуют со взятого города, – и тот следующей же ночью открыл ворота. Столица державы Хосроев пала, шахиншах бежал к границе со степью и там нашел бесславную кончину. Ашшариты вошли в город и перебили четырнадцать тысяч парсов, взяли множество пленных, а затем обложили Балх данью в семьсот тысяч дирхам. Житель тот принял веру Али и стал мавла Ваки ибн Низара. Вот почему ибн Низары из Харата возводят свой род к Ваки и считаются клиентами племени Бану Амир.

Но гарнизон аль-Бара устоял и перед посулами, и перед угрозами. К тому же карматы оказались трусами и отказались от вылазки. Воины веры выкликали их на бой, но ворота Хисн-аль-Бара так и не открылись. Карматы предпочли отсиживаться за стенами, как трусливые суслики. После недельного стояния под замком, глядя на то, как тают припасы, аль-Мамун неохотно отдал приказ о штурме. Штурм отбили – на осаждающих спустили лавину камней. Теперь, после двухдневного перерыва, халиф желал повторить попытку.

– Тарик? Останься. Подойди сюда.

Подошел. С кривым лицом, но подошел.

Кривое лицо и скверное настроение самийа отнюдь не удивляли халифа. Перед первым штурмом аль-Мамун велел нерегилю остаться в лагере:

– В бой не пойдешь.

– За что?.. – нерегиль аж посерел. – За то, что во мне Силы нет?

Да, еще и это: конечно, все легенды про волшебство Тарика оказались чушью и выдумкой. Как же много вранья в наших хрониках и преданиях, не уставал удивляться аль-Мамун. Ворота нерегиль вышиб одним взмахом руки – ага, как же. Крепость в Набаке пришось брать большой кровью – и с помощью обычной осадной машины, кто бы сомневался. А плели-то, плели! Прям плюнул, и стена Альмерийа упала, ну-ну… И про недавний случай в Хире незнамо что болтали: мол, вихрь и смерч там по площади гуляли! Как же…

Ну да ладно, сам Тарик, в конце концов, ни в чем не виноват.

– Такова моя воля, – сухо ответил тогда аль-Мамун.

И жестом велел удалиться.

Так что теперь он созерцал Тарикову кислую рожу с неприятным чувством ответственности за содеянное.

– У Тахира ибн аль-Хусайна дела идут ни шатко ни валко, – сообщил он нерегилю. – Сегодня прилетел голубь с известием, что караван с провизией дошел к ним от побережья. Хоть это хорошо. Но осада Хамы затягивается.

Самийа мрачно устраивался на своей подушке, кутаясь в толстую шерстяную абу.

– Я знаю, – наконец процедил Тарик. – У Тахира даже Фахль не получилось взять: парс его обошел и оставил за спиной. Что уж говорить о Хаме – под ней наш бравый нишапурец застрянет надолго. Там два кольца укреплений. А поскольку карматы не дураки, вроде храбрецов из ваших классических поэм, на вылазку они не пойдут.

Ну, ядовитые речи аль-Мамун давно научился пропускать мимо ушей.

– А вот Мах Афридун пишет, что взял Джабийю и окрестные вилаяты.

– Джабийа – чуть более чем деревня, отчего ж ее не взять, – усмехнулся нерегиль.

– Они обошли лавовые плато с запада и теперь стоят лагерем у подножия Маджарских гор.

– Очень рад за него, – через силу улыбнулся Тарик.

Решение аль-Мамуна разделить войско верующих на три корпуса с тремя разными командующими нерегиль встретил нерадостно – и его можно было понять. Ему-то армии не досталось! Так что требовать от самийа широкой улыбки при виде чужих успехов было бы странно. Прославленный Тарик не одержал ни одной победы: все они доставались халифу, который вел Среднее войско.

Помолчав, аль-Мамун наконец сказал:

– Завтра разрешаю выйти на бой.

– Вот как… – бесцветным голосом отозвался нерегиль.

– Но пойдешь не во главе войска. И не в своем доспехе. И не под своим знаменем. Пойдешь вовсе без знамени – как простой ратник.

– Какого отряда? – все так же, безо всякого выражения поинтересовался Тарик.

– Я смотрю, джунгары тебе по душе. Вот и иди как один из воинов Элбега.

Нерегиль пожал плечами:

– Будет исполнено.

– Иди, – небрежно махнул рукой аль-Мамун.

* * *

Майеса накручивала на палец ленту – на сердце было неспокойно.

– За что он вас так унижает, Тарег-сама?..

Рука, проводившая гребнем по ее волосам, даже не дрогнула. Князь отпустил одну длинную прядь и взялся за другую.

– Я хотела сказать: неужели он… завидует вам, Тарег-сама? А ведь сначала этот человек казался мне не лишенным благородства…

– Я не думаю, что его приказы вызваны завистью, моя госпожа.

– Так чем же еще? Здешние правители очень худо обходятся со своими военачальниками. Я беспокоюсь за вас, Тарег-сама…

Майеса зябко поежилась в нижнем хлопковом платье. Князь отложил сандаловый гребень в сторону и по своему обыкновению принялся перебирать мягкие, как шелк, пряди, пропуская их сквозь пальцы. Она где-то читала, что мужчины нерегилей считают длинные волосы женщины наипервейшим знаком ее красоты. Любопытно, отчего так: аураннцы-то заглядывали первым делом в вырез платья на спине. Но волосы так волосы, Майеса была не в обиде – князь таял от удовольствия, расчесывая ее длиннейшую гриву цвета ночного мрака. Хотя, приспуская с плечей платье, сначала надеялась на большее.

Впрочем, странно ждать безумной страсти в браке по сговору…

Тарег-сама, меж тем, начал заплетать ее волосы в толстую косу. Ей уже начинало нравиться это ашшаритское изобретение – коса.

И все же, отчего князь молчит? А вдруг… Пугаясь собственной смелости, Майеса перехватила и погладила его запястье:

– А вдруг он вас… я слышала страшную повесть о судьбе полководца Афшина…

– Не бойтесь. Причин для беспокойства нет. Аль-Мамун… не завидует. – Князь мягко удержал ее пальцы.

– А что же он делает?

– Он… Увы, я не знаю нужного слова на аураннском! – рассмеялся Тарег-сама и отпустил ее руку.