Земля на краю болота пахла гнилью. Сразу же стали попадаться сломанные стрелы и наконечники копий, свидетельства ожесточенной борьбы. После того как рабы убрали корни кипарисов, стало ясно, что эту землю уже перекапывали. Вдруг рабы остановились, и архонт-эпоним подошел поближе, чтобы посмотреть в яму.

— Видите, господин! — Один из рабов указал на кости человеческой руки. Он разгреб землю и откопал весь скелет. Общими усилиями его вытащили из ямы. Напряжение нарастало.

Наверняка в земле Марафона лежит еще много скелетов персидских воинов. Но то, что скелет был обнаружен именно в том месте, на которое указала гетера, не могло быть случайностью! Либо Дафна была любимицей богов, либо она действительно сказала правду.

Один из архонтов заметил в куче земли, которую насыпали рабы, копая яму, круглые золотые пластинки. Эпоним осторожно вытащил из земли цепочку и поднял ее над головой, чтобы всем было видно.

Между тем были обнаружены и другие сокровища: украшенный драгоценными камнями сосуд для кипячения воды, тарелки и блюда, браслеты и геммы. Чем глубже становилась яма, тем больше сокровищ извлекалось из нее на глазах изумленных афинян. По лицу Дафны пробежала робкая, почти смущенная улыбка.

Вдруг раздался громкий голос Фемистокла:

— Архонты! Мужи Афин! Послушайте, что я вам скажу! Я, Фемистокл, сын Неокла из филы Леонтис, взял на себя тяжкую вину. Я обвинил Дафну, дочь Артемида из Митилини, в шпионаже, как этого требовали законы Солона, потому что таково было мое подозрение. Теперь, когда невиновность гетеры доказана, я мог бы — и это было бы для меня легче всего — утверждать, что я действовал в интересах государства. Думаю, что вы все согласились бы со мной и назвали бы меня достойным уважения афинянином. Но я хочу сделать признание.

Столь неожиданные слова полководца заставили временно прекратить раскопки. Архонты в напряженном ожидании смотрели на Фемистокла.

— Не забота об отчизне, — продолжил Фемистокл, — не боязнь предательства заставили меня выдвинуть обвинение против этой женщины. Всему виной уязвленное самолюбие мужчины. Я хочу сказать при всех, что Дафна мною пренебрегала, хотя ее благосклонность была для меня дороже всего. Посмотрите на нее. Разве она не прекрасна, как Афродита? Вспомните, как достойно гетера вела себя перед ареопагом, хотя решалась ее судьба. Вы, мужи Афин! Поймите, что, видя эту прекрасную женщину, мужчина может забыть даже родину!

Со всех сторон послышались крики одобрения, а солидные старые архонты закивали головами. Дафна слушала речь полководца, опустив взгляд. Резкая перемена в поведении Фемистокла показалась ей странной. Этот грубый, беспринципный рубака, у которого в голове не было ничего, кроме политики с позиции силы, вдруг оказался способным на трепетные чувства. Он не только раскритиковал свой поступок в отношении Дафны, но и раскрыл свою душу. Впервые гетера задумалась над тем, каково же истинное «я» этого дерзкого человека.

В заключение Фемистокл сказал:

— Разве не свидетельствует о чистоте помыслов гетеры и тот факт, что она отдала варварскому шпиону амулет, чтобы узнать о судьбе своего отца? Вы должны снять с Дафны обвинение, достопочтенные архонты. Я заклинаю вас!

На следующий день тысячи афинян толпились на ареопаге. Солидные мужи в сопровождении рабов, прокладывающих своим господам путь, известные всему городу красавчики с не менее известными любовниками, торговки рыбой и овощами — все шумно обсуждали неожиданное окончание процесса.

После того как пятьдесят архонтов заняли свои места, эпоним произнес короткую речь. Он сказал, что в его практике ни разу не было случая, когда обвинитель в конце процесса становился защитником. Достойный муж произнес свою лучшую речь, защищая обвиняемую, и, обратившись к судьям, предложил проголосовать.

У каждого судьи для голосования было два камня — черный и белый. Черный в их руках означал «виновен», белый — «невиновен». Выстроившись в длинную очередь, архонты двигались мимо глиняного кувшина, который служил урной для голосования. Простого большинства было достаточно, чтобы осудить или оправдать обвиняемого.

Наконец два демосия принесли кувшин архонту-эпониму и высыпали камни на стол. В рядах публики началось ликование: на столе лежали только белые камни. Дафна была свободна.

Гетера поднялась со своего места. Навстречу Дафне вышел Фемистокл и, упав к ее ногам, обнял колени. Он рыдал.

— Зачем ты все это сделал? — спросила Дафна.

Фемистокл не отваживался поднять глаза.

— Потому что я тебя люблю! — просто сказал он.

Дафна хотела помочь полководцу подняться, но Фемистокл на глазах афинских зевак продолжал стоять на коленях, пряча лицо в складках ее хитона.

— Ты должна меня простить! — умолял полководец. — Мой разум помутился. С тех пор как я встретил тебя в Олимпии, я не знаю, что со мной происходит. Я все время думаю о тебе — то с любовью, то с ненавистью. Вне себя от горя, я тщетно молюсь всемогущим богам. Что для меня жизнь, если Афродита не со мной? Накажи меня кнутом или еще каким-нибудь способом, но только не отвергай и не презирай меня. — При этих словах Фемистокл встал и посмотрел Дафне в глаза. Его взгляд просил, умолял о прощении.

— Афродита, — сказала гетера с робкой улыбкой, — расшатала твой разум, как Борей[48]фессальские дубы. Давай подождем, пока уляжется шторм, а потом будем вместе восстанавливать разрушенное.

Когда чернобородый магнезиец прибыл со своим кораблем в Фалер, ему не хотели верить. Полумертвый, со следами побоев на теле, он сообщил о том, как ему удалось избежать казни, и попросил привести его к Фемистоклу. Эякид стоял перед зданием народного собрания и ждал, когда два раба сопроводят его к полководцу, а потом в экклесию, где он хотел осведомиться о здоровье своего сына.

Фемистокл ответил Эякиду, что с его сыном все в порядке и что он прибыл как раз вовремя, потому что на следующий день должен был начаться процесс над Медоном. Потом Фемистокл спросил, выполнил ли Эякид задание.

— О господин, — ответил чернобородый, — посмотрите на меня, и вы поймете, что я действовал, как вы мне приказали.

— Тебя уличили в обмане?

— Еще до моего появления у варваров два других шпиона привезли правильные данные о кораблях! Меня пытали, приговорили к смерти и доставили к великому царю.

— К великому царю? — Фемистокл побледнел.

— Я видел его своими глазами! — ответил Эякид. — Ксеркс стоит с огромным войском перед Милетом, а флот — на рейде в бухте перед Галикарнасом. Господин, мне показалось, что варваров столько, сколько песчинок на берегу моря. Я видел пять тысяч вражеских кораблей, восемьдесят тысяч всадников, а персидских пехотинцев, наверное, больше, чем жителей Эллады и всех ее колоний!