Мы идем по трапу. Капитан предлагает нам насладиться видом с носа яхты, а сам исчезает в кабине, судя по всему, чтобы встать за штурвал. Даже пока мы стоим у причала, от нежного покачивая яхты мне уже нехорошо. Когда яхта минуту спустя начинает двигаться, волны, по ощущениям, начинают качать нас еще сильнее. Я вцепляюсь в поручень. Блейк, судя по всему, не видит, что со мной. Вместо этого он встает сзади, словно мы Кейт Уинслет, которую тошнит, и бестолковый Лео Ди Каприо. Когда я впервые посмотрела «Титаник» в девятом классе, то решила, что это самый душераздирающий романтический фильм в мире. Но я уже достаточно выросла – и стала достаточно цинична – к первому курсу, чтобы понять, что вот так «полюбить» за три дня – это лажа. Даже сказать «я тебя люблю» через месяц, как мы с Блейком, это явно поторопить события.

Яхта отплывает от Манхэттена и закладывает широкий разворот, так что открывается изумительный вид на южную оконечность острова. Город издали выглядит уже, чем я ожидала, он забит постройками: блестящие небоскребы, отраженные башни, приземистые старые здания и броские новые прижаты друг к другу, как люди в метро в часы пик. Всемирный торговый центр величественно возвышается над всем. Я пытаюсь не замечать, как меня мутит, чтобы насладиться моментом.

– Поразительный вид, – говорю я Блейку. Поворачиваюсь поцеловать его в щеку. – Лучший в мире сюрприз. Спасибо.

– Рад, что тебе нравится, – отвечает Блейк и, нарушая мизансцену из «Титаника», встает со мной рядом возле поручня. Он сует руку в карман, колеблется, потом решается.

– Знаешь, глядя на это все, я вспоминаю, как переехал в Нью-Йорк. Я ехал за приключениями. Чтобы построить что-то значимое. Чтобы стать тем, кем хотел быть.

– Понимаю, – отвечаю я. – Правда, понимаю. Я сидела дома с кучей журналов, читала о влиятельных, знаменитых и блестящих людях в Нью-Йорке и думала, какой большой и волшебной может быть моя жизнь здесь.

Тут можно плавно перейти к тому, почему я проводила так много времени дома за чтением журналов: потому что из-за морской болезни не могла вместе со всей семьей ходить на яхте. Но Блейк прочищает горло и продолжает.

– Есть одна фраза из писателя И. Б. Уайта, – говорит он. – Я ее, наверное, перевру, но там, в общем, о том, что есть три разных Нью-Йорка. Есть город, который принимают как должное те, кто здесь родился и вырос. Есть город, куда на рабочий день приезжают те, кто здесь работает. И есть город для тех, кто приезжает в поисках чего-то. Это точная цитата, «в поисках чего-то». Он говорит, что эти ньюйоркцы придают городу страсть. И это ты, Элайза, без сомнения. Я хотел бы думать, что это и я тоже. И это – одна из причин, по которой у нас вместе так все получается. Нам нужна жизнь, полная поиска, страсти и целей.

Блейк смотрит прямо перед собой, пока говорит, я тоже. Я не свожу глаз с катящихся впереди волн. Они штормового синего цвета с белыми шапками пены. Яхта драматично кренится, и вместе с ней мой желудок. Меня тошнит всю, до костей.

– Мы отличная команда, – говорит Блейк. – Ты и я.

Он поворачивается ко мне лицом.

– Мне рядом с тобой не бывает скучно. Я стольким в тебе восхищаюсь: твоими смелыми мечтами, твоей волей к успеху, тем, насколько ты хороший человек. Поэтому в тебя так легко влюбиться. Я тебя безумно люблю.

Если бы только он знал меня настоящую, он бы не думал, что я – хороший человек, совсем нет. Его большие глаза светятся надо мной, но я вижу лишь, как беспечно выставила перед собой руку с кольцом той пьяной весенней ночью, щелкнула камерой и навсегда изменила ход своей жизни. Яхта снова кренится. Нужно сказать Блейку, как меня тошнит. Я не могу от него это скрывать, как бы сентиментально и потрясающе все ни должно было пройти.

– Блейк, я…

Я тянусь к его руке, надеясь удержать равновесие. Но моя рука хватает пустоту, потому что он лезет в карман и опускается на одно колено.

– Элайза Рот, ты выйдешь за меня? – спрашивает он искрящимся от надежды голосом.

Моя рука взлетает ко рту – не потому, что я поражена, а из предосторожности, если вдруг я проиграю битву с желудком. Он открывает одну из черных бархатных коробочек, которых я продала сотни, и показывает круглый трехкаратный бриллиант, который я неосмотрительно выбрала несколько месяцев назад. Тот резко сверкает на солнце. Первое, что приходит мне в голову: «Еще не поздно сказать «нет». Возможно, впервые с тех пор, как я впуталась во все это, эта мысль до меня доходит. Я могла бы отказаться. Я могу не соглашаться на его предложение. Блейк мне нравится; может быть, я даже его когда-нибудь полюблю. Но я не чувствую той несокрушимой любви всем существом, которой всегда ждала в момент помолвки. Я не люблю Блейка в том несомненном смысле, в котором он говорит, что любит меня. Если бы я была другим человеком, это бы все разрешило – это было бы достаточно, чтобы я ушла. Мне надо было бы стать агрессивнее, предприимчивее, умнее и, возможно, потерять «Украшения Бруклина» навсегда. Настоящую любовь не опишешь в двух словах, но я уверена, что это не она.

Щелк. Судя по всему, я слышу фотографа, делающего снимок, и это мне напоминает о том, что меня с самого начала привлекло в Блейке: он отлично смотрится рядом со мной. Он мне подходит. Он мне нравится. Даже если чувства мои не так сильны, как я надеялась, я вполне уверена, что научусь его любить. Все хорошее требует времени – нам просто нужно чуть больше.

– Да, – произношу я, удивляясь тому, насколько силен мой голос. – Да, конечно, да.

Блейк благодарно поднимается и вынимает кольцо из футляра. Когда он надевает кольцо мне на палец, у него дрожат руки. Я сжимаю руку под привычным весом. Кольцо выглядит так правильно – и одновременно так неправильно. Блейк крепко меня целует, сжав руками мои бедра и крепко привлекая меня к себе. Палуба под нашими ногами ходит ходуном. Владение собой, которое я, стиснув зубы, демонстрировала до сих пор, испаряется. Тошнота подкатывает к моему горлу. Я отталкиваю Блейка как раз вовремя, и меня выворачивает через поручень яхты. Я блюю и кашляю. В горле кисло и словно ободранно.

– Элайза! – кричит Блейк.

Я чувствую, как его руки подхватывают мои волосы, но уже поздно. Он упускает все, что висит у меня перед лицом. Меня снова тошнит от вида рвоты на моих волосах.

И, как будто это недостаточно адское позорище, я слышу, как фотограф продолжает снимать. Я зажмуриваюсь, вытираю рот и пытаюсь отдышаться. Нетрудно представить, как эти фотографии станут вирусными.

– Я должна была тебе сказать, что у меня морская болезнь, – говорю я.

Голос у меня хриплый.

– Я понятия не имел, – говорит Блейк, слегка зеленея сам. – Честное слово.

– Видимо, речь не заходила, – слабо отзываюсь я.

Мужчина в белой морской форме прибегает с бутылкой воды.

– Мэм, мэм, вы хорошо себя чувствуете? – спрашивает он.

Я выпиваю, сколько могу одним глотком.

– Сейчас отпустит. Мы можем вернуться к берегу?