— Сэр, — сказал тот, — вас хочет видеть вдовствующая герцогиня.

Никогда прежде мачеха не просила уделить ей внимание во время его деловых встреч. Может, что-то случилось с мистером Кингстоном? Вчера утром, когда они простились с ним в его поместье, он был вполне здоров.

Вдовствующая герцогиня ждала в гостиной и закрыла дверь, как только Кристиан вошел.

— В городе только и говорят о последней новости, Кристиан. Леди Эйвери сообщила, что на лекции, которую ты читал в Гарвардском университете, ты обвинил миссис Истербрук в убийстве мужей из-за алчности.

При одном только упоминании Гарварда время замедлило свое течение. Губы герцогини двигались со скоростью ледника. Произнесение каждого слога занимало вечность.

Но Кристиану незачем было слышать остальное. Он заранее знал, что скажет мачеха. Его ошибка начинает приносить дорогостоящие последствия.

— Леди Эйвери была на лекции лично? — услышал он свой голос, отдаленный и бесстрастный.

Ее лицо приняло расстроенное выражение.

— О, Кристиан, скажи мне, что это неправда.

— Я не называл миссис Истербрук.

— Но ты говорил о ней?

В этом он не мог признаться даже женщине, которая заменила ему и мать, и сестру.

— Не важно, о ком я говорил. Можешь быть уверена, что я сделаю все от меня зависящее, чтобы исправить ситуацию.

— Что с тобой происходит, Кристиан? — Ее лицо осунулось от тревоги. — Вначале интрижка у всех на виду, теперь эта история. Это совсем на тебя не похоже.

— Я все улажу, — пообещал он. — Все будет в порядке.

По крайней мере внешне.

Удивительно, как много можно сделать на пустой желудок, когда очень нужно.

Венеция постаралась, чтобы ее видели везде: в парке, в театре, на последней выставке в Британском музее. Во время обеда, который давала Милли, она улыбалась и болтала, словно у нее нет никаких забот на свете. После обеда она облачилась в свои доспехи и отправилась по балам.

Доспехами было платье из темно-красного бархата, с очень низким вырезом и очень тесным покроем. Венеция сшила его два года назад, повинуясь минутному капризу, но вовремя опомнилась и ни разу не надевала. Ее роль на балах — опекать молодых девушек, а не отвлекать от них внимание. Но сегодня вечером она постарается, чтобы все взгляды были прикованы к ней, пока она будет танцевать и смеяться, словно никогда не слышала об Америке, не говоря уже о герцоге Лексингтоне.

К тому времени, когда Венеция прибыла на бал к Тремейнам, третий и последний за этот вечер, было уже далеко за полночь. Леди Тремейн встретила ее наверху лестницы и окинула одобрительным взглядом.

— Навевает приятные воспоминания о моем последнем эффектном выходе — тоже в красном бархате, если не ошибаюсь.

— Не ошибаешься, — отозвался лорд Тремейн, всегда находившийся поблизости от жены. — И воспоминания, в самом деле, очень приятные.

Венеция покачала головой.

— Перестаньте флиртовать со своей женой на публике, сэр. Иначе все женщины будут считать себя дурнушками.

Леди Тремейн рассмеялась.

— Входите, миссис Истербрук. Говорят, Байрон выбрался бы из могилы, чтобы переписать свое знаменитое стихотворение, «Она идет во всей красоте», если бы увидел вас, спускающуюся по лестнице.

Венеция обладала необыкновенно грациозной манерой спускаться по лестнице. Исходя из своей роли опекунши юных особ, она редко прибегала к ней, но когда она это делала, вскинув подбородок, расправив плечи, с изящно опущенными руками и легкой улыбкой на устах, бывали случаи, что не только мужчины, но и женщины роняли свои бокалы при виде нее.

Сегодня при ее появлении весь зал затаил дыхание, а потом джентльмены устроили небольшую свалку, записываясь в ее карточку для танцев.

Но проблема была не в джентльменах. Красивой даме всегда обеспечена мужская поддержка. Светское общество, однако, управлялось, в основном, дамами, и они были куда менее снисходительны к представительницам своего пола.

Юные дебютантки выглядели взволнованными — а некоторые даже испуганными, — ожидая скандала. Кое-кто из почтенных матерей семейства смотрел на нее со смесью высокомерия и чего-то похожего — Венеция надеялась, что она ошибается — на жажду крови. Слишком осторожные, чтобы тут же накинуться на нее, объявив мужеубийцей, они — по крайней мере некоторые из них — не стали бы возражать, если бы это проделал кто-нибудь другой.

И это они в конечном итоге должны были объявить ее достойной светского общества.

В настоящий момент ее союзники блуждали по залу, давая понять, ненавязчиво, но твердо, что они не будут стоять в стороне, глядя, как ее подвергают остракизму. Что они готовы разорвать отношения с любым, кто посмеет кинуть в нее первый камень.

Венеция была благодарна им за поддержку. Но она оставалась реалисткой. Если эта ситуация затянется, ее репутация будет ухудшаться с каждым днем, и в конечном итоге никаких публичных обличений не потребуется. Хватит обычной осторожности и нежелания ассоциироваться с сомнительной персоной, чтобы ее, еще вхожую в несколько домов и нежелательную во всех остальных, вытеснили на обочину светского общества.

Запыхавшись и испытывая легкое головокружение после танца с мистером Тремейном под звуки вальса Штрауса, Венеция пропустила бы объявление о прибытии герцога Лексингтона, если бы не тишина, повисшая в бальном зале.

Только что она была наполнена возбужденными голосами и смехом, а в следующее мгновение стало тихо, как читальном зале Британского музея. Все глаза устремились на герцога, спускавшегося по величественной лестнице следом за своей мачехой — по правилам этикета полагалось, чтобы джентльмены пропускали своих спутниц вперед. Рядом с ним шел джентльмен, которого Венеция приняла за мистера Кингстона.

Лорд Тремейн, собиравшийся проводить Венецию к Фицу и Милли, изменил курс, препроводив ее к своей жене. Они встали по обе стороны от нее — чтобы не было сомнений в их поддержке.

Кристиан, со свойственной ему прямотой, сразу же направился к чете Тремейнов… и Венеции.

В воздухе повисло напряжение. Венеция затаила дыхание. Вряд ли встреча будет откровенно враждебной — присутствие вдовствующей герцогини служило гарантией вежливости со стороны ее пасынка. Тем не менее Венеция чувствовала себя как новичок-гладиатор, которого вытолкнули на арену против закаленного бойца под крики зрителей, требующих ее крови.

Лорд Тремейн обменялся приветствиями с гостями, а затем, слегка повернувшись, как будто только сейчас заметил Венецию, стоявшую рядом, обратился к вдовствующей герцогине:

— Ваша светлость, могу я представить вам моего доброго друга, миссис Истербрук?

Вдовствующая герцогиня была очень любезна, хотя и немного поражена, как и многие другие при первой встрече с Венецией.