Предложенное меню он отослал назад с указанием, что оно должно состоять из консоме, филе рыбы, тушеной утки, бараньих ребрышек с пряностями и жареной оленины — и ничего больше. Чем обидел шеф-повара, явно полагавшего, что романтический обед должен выглядеть, как банкет.

«L’amour, — объявил он, покачав пальцем перед носом Кристиана, — следует подкреплять обильной едой. Милорд и без того слишком худой. Они с миледи будут выглядеть как два скелета, стучащие костями в медицинской лаборатории».

Кристиан не дрогнул, заявив, что не имеет ни малейшего намерения закармливать свою даму до коматозного состояния. В конечном итоге француз смирился с выбором главных блюд, но наотрез отказался ограничивать себя по части десертов. Он не потерпит никакой чепухи о пользе свежих фруктов. Он подаст яблочную шарлотку, ванильное суфле, шоколадный мусс, сливовый пудинг и персиковый торт.

— Нам не съесть этого до рассвета, — сказал Кристиан, невольно восхищаясь верностью повара своим идеалам.

Француз поцеловал кончики пальцев.

— Зато потом вы лучше оцените радости любви, милорд.

Кристиан прибыл в отель за полчаса до назначенного времени. Когда он вошел в зал, стол уже был сервирован, сверкая серебром и хрусталем, украшенный вазами с фруктами, аккуратно расставленными на скатерти из голубого дамаста.

Это ожидание не имело ничего общего с приятными предвкушениями на борту «Родезии». Обычно Кристиан сохранял спокойствие — джентльмен не должен суетиться и нервничать, — но сегодня он несколько раз поймал себя на том, что постукивает пальцами по подоконнику. Ему хотелось выпить чего-нибудь крепкого, выкурить сигарету, поменять шторы на окнах или снова заменить картину — все, что угодно, лишь бы унять беспокойство.

Если только она пришла, и все будет в порядке.

Но что, если она не придет?

Слуги зажгли свечи и внесли ледяную скульптуру — изящную композицию из дельфинов, выпрыгивающих из застывших волн. Сверкало серебро, искрился хрусталь, бутылка шампанского шестидесятилетней выдержки почтительно ждала, чтобы ее откупорили, как только появится баронесса.

Пора бы ей появиться. Согласно этикету на обед полагалось приезжать хотя бы за полчаса до назначенного времени — из уважения к деликатным свойствам суфле, если ни к чему больше.

Неужели у европейцев другие правила? Ему следовало бы знать, учитывая, сколько времени он провел на континенте. Но Кристиан не мог разумно мыслить, пребывая в состоянии умственного оцепенения, в одном шаге от неудержимой паники.

В восемь часов официант деликатно осведомился, не прикажет ли его светлость подавать обед.

— Подождем еще четверть часа, — распорядился Кристиан.

Когда прошли очередные четверть часа, он дал такое же указание.

В половине девятого уже никто ничего не спрашивал. Обслуга отеля, которая сновала вокруг в течение последнего часа, почти не показывалась. Словно ниоткуда появилась бутылка виски. Вместе с сигаретами, спичками и пепельницей из резной слоновой кости.

Баронесса не сдержала слова. Неужели ее слово так мало значит? И если она с самого начала собиралась нарушить свое слово, почему бы не известить его заранее, прислав письмо?

А может, с ней случилось что-то непредвиденное? Что, если она лежит где-то и о ней некому позаботиться? Хотя опять же, она могла бы написать ему, и он оказался бы рядом в мгновение ока.

Впрочем, он исходит из того, что она свободна в своих действиях. А что, если теперь, когда она вернулась туда, куда направлялась, за ней строго наблюдают?

Кристиан провел несколько мучительных минут, размышляя над подобной возможностью, прежде чем осознал, как нелепо и мелодраматично это звучит. Даме, находящейся под таким средневековым надзором, никогда бы не позволили пересечь океан в одиночестве, не говоря уже об интрижке с одним из попутчиков.

Объяснение ее отсутствия все время находилось у него перед глазами, но он не хотел признавать очевидного: их роман ничего для нее не значил. Он — единственный, кто был очарован душой и телом. Для нее он был лишь временным источником развлечений, способом скоротать скучные часы посреди океана.

Это он настаивал на продолжении их отношений после морского вояжа. Это он предложил ей свое сердце, руку и раскрыл свои секреты. А она даже не назвала своего имени.

И, конечно, не показала свое лицо.

Нет, он не должен сомневаться в ней. Если он начнет сомневаться в баронессе, он начнет сомневаться в собственной способности судить о чем бы то ни было. Наверное, до нее, как он и опасался, дошли слухи о нем и миссис Истербрук. Боже, а что, если она видела, как они вчера катались в парке? Их совместная прогулка опровергает все его уверения в том, что он избавился от своей одержимости.

И даже если баронесса ничего не видела и не слышала, достоин ли он ее по-прежнему? Он, явившийся на этот обед со словами миссис Истербрук — «Вы ничего не знаете о моем характере, сэр. Единственное, что вам известно обо мне, это мое лицо», — все еще звучащими в его ушах.

Прошлой ночью ему опять приснилась миссис Истербрук в еще более тревожащей, чем обычно, домашней сценке. Они сидят перед пылающим камином, он пишет письма, она читает толстый том из его библиотеки. Время от времени он поднимает голову и смотрит на нее. Но не с горечью и приступами неудовлетворенного желания, которые преследовали его в последнее время, а со спокойной радостью, что она рядом.

Но ему ни разу не приснилась баронесса.

И все же он упрямо стоял у окна, глядя на экипажи, которые останавливались перед отелем. Лондон славился своими транспортными заторами. Раз образовавшись, они требовали довольно много времени, чтобы рассосаться. Возможно, она застряла в одном из них и кипит сейчас от нетерпения, пока он медленно погружается в отчаяние. Возможно…

Внезапно Кристиан осознал, что он в комнате не один. Он резко обернулся, страх и надежда боролись в его груди.

Но это была не баронесса, а всего лишь служащий отеля.

— Ваша светлость, для вас доставили посылку.

В следующие три секунды Кристиан еще осмеливался надеяться. Может, она готовится к эффектному появлению. Может, ее внесут, как Клеопатру, завернутую в ковер. Может…

Три носильщика, пыхтя, втащили в комнату тележку.

Перед ним разверзлась пропасть, и сердце рухнуло в ее бездонную глубину. Не было нужды разворачивать слои брезента. Он узнал каменную глыбу по ее размерам и весу.

Баронесса вернула его подарок. И больше не желает иметь с ним ничего общего.

Прошел еще час, прежде чем герцог покинул отель.

На этот раз Венеция ждала не в вонючем кебе, а в элегантном экипаже с обитыми бархатом сиденьями, медной жаровней в ногах и цветущими тюльпанами в вазочках, закрепленных на кронштейнах между окошками.

Экипаж наняла баронесса. Ее шляпа с вуалью лежала на сиденье рядом.