Мощная молния, за которой последовал оглушительный раскат грома, на короткое мгновение высветила на заливаемом дождем окне ее силуэт. При виде собственного отражения Маделин сделалось тоскливо. Одиночество и растерянность взяли ее за горло. Она стала думать о Кутансе, о его энергии, юморе, бойком уме. Этот мизантроп был странным двуликим Янусом, не помещался ни в одной привычной категории, был привлекательным и противоречивым. Пленник одной затверженной умственной схемы, он, при всем своем пессимизме, обладал спокойной, уверенной силой. Сейчас ей очень пригодилось бы его одобрение, его тепло, даже его непорядочность. Вдвоем они бы выгребли на своей галере из любого водоворота.

Маделин запила антибиотики плохим кофе без кофеина и вернулась в отель. Инъекция гормонов, горячая ванна, полбутылки риохи из мини-бара – и немедленный приступ головной боли.

Не было еще десяти вечера, а она уже улеглась и забилась под одеяло.

Завтра предстоял переломный день в ее жизни. Возможно, начнется новый период, существование по новым правилам. Чтобы уснуть с позитивными мыслями, она попыталась представить свое будущее, такое желанное дитя. Но у нее ничего не получилось, как будто ее проект был неосуществим, обречен остаться химерой. Она вступила в борьбу с волной безнадежности, чтобы провалиться в сон от изнеможения, как вдруг перед ее мысленным взором возник четкий образ – прелестное личико Джулиана Лоренца: смеющиеся глазенки, вздернутый носик, светлые локоны, подкупающая детская улыбка.

Снаружи не прекращался потоп.

3

Гаспар тут же узнал хриплый голос с другого материка: Клифф Истмен, тот, кому Шон трижды звонил за несколько дней до смерти.

– Здравствуйте, мистер Истмен, огромное спасибо, что перезвонили.

Через несколько фраз Гаспар понял, что собеседник – бывший библиотекарь, обычно живущий тихой пенсионной жизнью в агломерации Майами, но сейчас, за три дня до Рождества, застрявший у невестки в штате Вашингтон.

– Восемьдесят сантиметров снега! – не то восторгался, но не жаловался тот. – Движение парализовано, дороги завалены, даже Интернет не пашет. В итоге я скучаю, как дохлая крыса.

– Почитайте хорошую книжку, – машинально посоветовал Гаспар.

– Ничего нет под рукой, а невестка читает всякий мусор: про постель да про постель, сколько можно! Слушайте, я не очень понял, вы кто? Из пенсионного фонда, что ли?

– Не совсем, – ответил драматург. – Знаете такого Шона Лоренца?

– Первый раз слышу. Кто такой?

Старик сопровождал буквально каждое слово громким причмокиванием.

– Знаменитый художник. Примерно год назад он пытался до вас дозвониться.

– Может быть, в моем возрасте с памятью не очень-то… Что от меня хотел ваш Пикассо?

– Как раз это я и хочу выяснить.

Новый приступ чмоканья.

– Может статься, он звонил вовсе не мне.

– Как это?

– После того как я получил этот номер, мне несколько раз звонили разные люди, хотевшие поговорить с его прежним владельцем.

Гаспара охватил радостный озноб. Уже теплее!

– Неужели? Как его звали?

Ему показалось, что он слышит, как Истмен чешет в затылке на том конце беспроводной линии длиной в несколько тысяч километров.

– Прямо так не скажу, дело давнее. Кажется, его звали так же, как одного спортсмена.

– Спортсмена? Этого недостаточно.

Ниточка старческой памяти натянулась до предела. Была опасность ее оборвать.

– Постарайтесь, очень вас прошу.

– Так и вертится на языке… Это легкоатлет. Точно, прыгун, победитель Олимпиады.

Гаспар попытался порыться в своих собственных воспоминаниях. Он не очень увлекался спортом. Когда он последний раз смотрел по телевизору Олимпийские игры, президентами еще были Миттеран и Рейган, Платини забивал штрафные в «Ювентусе», а фильм «Фрэнки едет в Голливуд» возглавлял список из пятидесяти самых популярных. Он для порядка вбросил пару имен:

– Сергей Бубка, Тьерри Винерон…

– Нет, не с шестом, в высоту.

– Дик Фосбери?

Собеседник включился в игру:

– Нет, фамилия латиноамериканская. Вспомнил, прыгун был с Кубы.

Эврика!

– Хавьер Сотомайор?

– Он самый, Сотомайор.

Адриано Сотомайор. За несколько дней до смерти, уверенный, что его сын жив, Шон просил о помощи старого товарища по «Пиротехникам», ставшего полицейским.

Значит, в Нью-Йорке был человек, способный ему помочь. Человек, который, возможно, возобновил расследование гибели Джулиана. Обладатель никому не известных сведений.

Пока Гаспар говорил по телефону, Карен Либерман наблюдала за ним через окно кабинета. Увидев торчащую у него из кармана голову игрушечной плюшевой собачки, она поняла, что того Гаспара Кутанса, которого она знала раньше, больше нет.

1

Мадрид. Восемь утра

Маделин разбудил запрограммированный звонок будильника в телефоне. Ей потребовалось немалое усилие, чтобы встать. Ну и ночка! Еще одна в череде таких же… Она не смыкала глаз до пяти утра, а потом неодолимая волна утянула ее в необозримые глубины, всплыть откуда было ой как нелегко.

Она раздвинула занавески и с облегчением убедилась, что гроза унялась. От глотка свежего воздуха на балконе ей немного полегчало. Небо оставалось серым, но при свете дня Чуэка заметно повеселела. Маделин протерла глаза, подавила зевок. Сейчас она продала бы душу за двойной эспрессо, но фолликулярная пункция делалась натощак. Долго моясь под душем антисептическим мылом, она старалась думать о чем угодно, только не о предстоящей анестезии. Оделась просто: матовые колготки, джинсовая блузка «бойфренд», узкое шерстяное платье, лаковые сапожки. Инструкция была четче некуда: ни духов, ни косметики, явиться в клинику репродукции строго в назначенное время.

Спускаясь по лестнице в гостиничный холл, она надела наушники и нашла подходящую к случаю музыку: «Венгерскую мелодию» Шуберта, концерт для флейты и арфы Моцарта, Сонату для фортепьяно № 28 Бетховена. Умиротворяющая и при этом захватывающая подборка, превращавшая пешехода в птицу, готовую взлететь. От отеля до клиники было недалеко, маршрут был составлен: после площади Алонсо-Мартинес – километр по улице Фернандо-эль-Санто, затем через скверик «Кастельяна» на перпендикулярную улицу, где и стояло небольшое современное здание, накрытое стеклянными панелями песочного цвета, – клиника репродуктивной медицины.