class="p1">— К черту его энциклопедию, ни к чему она нам. Бехтеев, — я повернулся к секретарю, который тут же вырос появился передо мной. — Завтра утром Д’Аламбер должен быть у меня. Ученые весьма увлекающиеся люди, их постоянно необходим в нужную сторону разворачивать. Мы слышим звуки, мы слышим разные звуки, некоторые, конечно, нам лучше бы и не слышать вовсе, но мы их все равно слышим. А вот, к примеру, кошка моя, Груша, слышит и то, что мы не расслышали бы, как не прислушивались. Вот и пущай Д’Аламбер сделает прибор, который позволит нам слышать звуки из очень далекого расстояния. Или хоть какие-то волны воспринимать, видеть, я не знаю, хоть постукивания чернилами отбивать, мне плевать, что это будет. Главное, чтобы до меня необходимая информация не месяцами доходила, а в течении максимум нескольких часов, в идеале, конечно, минут.

— Я не хочу тебя расстраивать, государь, — после долгого молчания ответил мне Ушаков, — но то, о чем ты говоришь, невозможно. Не может звук или свет, или что-то еще преодолевать большие расстояния за короткое время. Это просто невозможно.

— Я готов поспорить, что возможно, — остановившись возле одной из пушек, рядом с солдатом, который уставился на меня, словно привидение увидел, и огляделся по сторонам. — А если мне кто-нибудь объяснит, что я здесь делаю, то тому я тотчас же рубль подарю.

— Так, вы же сами сказали, ваше величество, что все хотите осмотреть, — подал голос Аверьянов. Я пристально посмотрел на него.

— Тьфу, — сплюнул и развернулся в сторону выхода. — На корабли пошли, начиная с флагмана. Потом к выжившим ребятам. Бехтеев, не забудь про Д’Аламбера.

— Я помню, ваше величество, — секретарь едва удержался, чтобы глаза к небесам не поднять. Я это по его морде вычислил. А еще я заметил, как Ушаков с Аверьяновым переглянулись и головами покачали. Ну да, я нервничаю, и меня просто трясет всего от ярости, но это не повод еще больше мне нерв поднимать.

— Я все же хочу вернуться к нашему разговору, Петр Федорович, — рядом со мной шел Ушаков. — Разумно ли было Петьку Румянцева во главе трех полков в Голландию отправлять?

— С ним Иван Максимович Шувалов, — ответил я рассеянно. — У него богатый опыт именно подавления народных волнений в иноземных провинциях. В зверствах замечен не был, службу нес на отлично. Мне его Миних посоветовал, я подумал и принял решение.

— Ах вот оно что, — Ушаков поджал губы. — Мне не сообщили об этом назначении. — Вот теперь нахмурился я. Решение принималось буквально на ходу, пока мы ехали в Кронштадт, и уж передать едущему в другой карете Ушакову все мои распоряжения были обязаны.

— Вот что, Андрей Иванович, разберись с этим. Лучше сам разберись. Я не потерплю подковерной борьбы. У нас слишком шаткое сейчас положение, чтобы еще и между собой грызться. Не разберешься, всех сниму с должностей к чертовой матери. Будете потом в твоем клубе выяснять, кто прав был, а кто не очень. — Я перевел взгляд на стоящий у пристани корабль. Это был не флагман. Корабль был меньше, но настолько погружен в воду, что я даже понять не мог, где его ватерлиния расположена.

— Михаил Никитович, что это с ним? Настолько поврежден, что все трюмы затопило? — я повернулся к Аверьянову, но в этот момент раздался крик.

— Поберегись! — по трапу бежал мужик который волок здоровенный сундук. Он так низко нагнулся, что не видел ничего вокруг, кроме своей шаткой дороги. Качать права в подобной ситуации было глупо, и я без лишних слов отошел с его дороги. За мной последовали остальные.

— Груженый он так, что еле двигался, — запоздало ответил Аверьянов. — Как я понял, флагман и два корабля из охранения бой завязали, а с поврежденных торговых судов за это время успели груз на эти два судна переправить, прежде, чем затопить окончательно. Потому так медленно и шли они. Как вообще с таким перегрузом на дно не отправились рыб кормить, вот в чем вопрос. Правда, пристать куда-то боялись, потому сожрали все продукты, которые купцам везли, экзотические.

— Выжили все? — резко спросил я у коменданта.

— С этих кораблей все. Флагман принял на борт тех, кто с жив остался с погибших кораблей. Раненных многих, но Кондратьев всех довезти сумел. Сейчас с ними лекари возятся, коих вы с собой привезли. Один шустрый такой Фролов все выспрашивает у моряков, какие именно продукты те сожрали, и на бумажку записывает. — Пожаловался снова Аверьянов на нерадивых моряков и скотину Кондратьева, которые съели то, что им не принадлежало.

— Хрен с ними с продуктами. Бехтеев! — крикнул я.

— Да, ваше величество, — секретарь тут же материализовался возле меня. Наверное, я к нему придираюсь, хороший он на самом деле секретарь.

— Федор Дмитриевич, выясни, что именно съели наши люди, кому из купцов принадлежали эти товары, и сколько все это стоит. А затем напиши указ Воронцову, чтобы возместил немедля. Будет кочевряжиться, вон Андрею Ивановичу дай отмашку. Он на Михаила Илларионовича давно зуб точит. У тебя ведь день рождения скоро, Андрей Иванович? — я повернулся к Ушакову.

— Не так чтобы скоро... — протянул он.

— Да, неважно. Воронцова в качестве подарка я тебе, пожалуй, подарю. Только замену ему нормальную найду, — пробормотал я так тихо, что меня услышал только стоящий совсем близко Ушаков.

— Будет исполнено, ваше величество, — немного подумав, Бехтеев вытащил бумаги малого формата и первую ручку, заправленную чернилами и принялся быстро записывать мои распоряжения, чтобы ничего не забыть. Ручку сделал Ломоносов вместе с Эйлером, буквально на коленке, когда я после пары месяцев ожидания буквально припер их к стенке. Сделали они ее буквально за неделю, принцип-то там не сложный, чтобы уже отвязаться от меня. И сейчас как раз управляющий моего личного заводика организовывал цех для производства, во-первых, перьевых ручек, а, во-вторых, вот таких автоматических. Все это было штучное и дорогое. Позволить себе даже простую перьевую ручку мог не каждый. Тот, кто не мог ее себе позволить, до сих пор гусей ощипывал.

То, с какой быстротой мои гении сделали запрашиваемое, наталкивало на мысль, что подобной «ерундой» им просто некогда заниматься. Философские труды и энциклопедии ремесел сами собой не напишутся. Мне же, как человеку глубоко практичному, а от того