Ведь невозможно всем сразу помочь, и можно упустить того, кто действительно нуждается в ней здесь и сейчас, а есть те, кто и подождать может. Вот и делить всех раненных на группы: вот этих прямо сейчас пользовать, а вот эти пущай и подождут немного.

— Мне надо обдумать эту мысль, — наконец, выдал Фролов.

— Обдумывай, а пока обдумываешь, эти тряпки убери, и ширмы нормальные по образу китайских поставь. Чтобы их мыть можно было и чтобы не висели, как в таборе цыганском каком. Кузнеца или столяра проси, если надо, обеспечим. — И я двинулся прямиком к первому раненному. Сопровождающие меня снова переглянулись. Вот такое финта они от императора точно не ожидали. Да я сам от себя этого не ожидал. Просто понимал, что так будет правильно. Что это надо сделать.

Придвинув расшатанный стул, с которого едва не свалился, но сумел удержать равновесие, к кровати раненного, который смотрел на меня так, что глаза чуть из орбит не полезли. Заставив себя не морщиться от запаха гнили, который все же присутствовал, несмотря на «прогрессивные» методы лечения, я протянул руку и потрепал его по плечу, стараясь не сделать больно.

— Ну как оно? — я не знал, что говорить, да и что тут скажешь, поэтому ляпнул то, что первым в голову пришло.

— Все отлично, ваше величество, — голос моряка звучал хрипло, а он сам лежал и боялся шевельнуться.

— Ты молодец, герой. На таких как ты наше Отечество только и держится. Давай, поправляйся скорей. Нужно в строй возвращаться. Кто, если не мы? — у меня с собой был кошель. В нем было где-то сто пятьдесят серебряных рублей. Привычка таскать с собой деньги появилась после всех моих мытарств по Европе. И вот сейчас я протянул ему монету, ругая себя последними словами, что не додумался до чего-то большего заранее. — Держи, боец, поправляйся. — Он автоматически взял серебро, продолжая смотреть на меня вытаращив глаза, а я снова похлопал его по плечу и поднялся. Мне предстояло обойти еще около сотни его товарищей.

Гораздо позже я узнаю, что все они выжили и ни один из них тот несчастный рубль не истратил. Они просверлили в нем дырку, и рядом с крестом православным на теле носили, как оберег.

Посещение этой огромной палаты оставило во мне тягостное ощущение. Мое сопровождение молчало, словно воды в рот набрало. Фролов ходил задумчивый. Он словно и не здесь был, а витал в каких-то только ему доступных сферах. Я же ни о чем не думал, пока мы были там, только о лежащих на ветхих кроватях людях. И они это чувствовали. Я видел по их лицам, что они чувствуют, что каждое слово я говорю именно ему, а не повторяю заученный заранее текст.

— Иван Васильевич, — выйдя из госпиталя, я вернул витающего в облаках лекаря на грешную землю. — Нам нужны лекари. Нам позарез нужны лекари, в том числе и военный лекари. Много лекарей, много повитух, которые имеют представление о том, что они делают, и сиделки. Много сиделок. Нам нужны реформы. Основательные и глобальные. Думай, собирай людей, у которых есть понимание вопроса. Через месяц жду от вас вменяемый план, с чего мы должны начать. Бехтеев, проследи, — Бехтеев посмотрел на икнувшего Фролова, подмигнул ему и очень демонстративно записал задание в свой склерозник. — А теперь к Кондратьеву.

Кондратьев Василий Фролович лежал на диване, отвернувшись к стене, когда мы зашли всей дружною толпою в гостиную выделенного ему небольшого дома. Услышав шум, он повернулся в нашу сторону и тут же вскочил, пытаясь одновременно застегнуть мундир и пригладить волосы, торчащие в разные стороны.

— Ваше величество, — тихо произнес он, явно не зная, как реагировать на мое появление. Судя по его виду, он ожидал кого угодно, но только не меня. — Я арестован?

— С чего ты взял? — Я даже удивился. Обведя взглядом комнату, увидел, что стульев, кресел и диванчиков здесь в принципе всем хватит, и махнул рукой, приглашая рассаживаться. Сам же выбрал кресло, стоящее возле окна. — Ты бы обулся Василий Фролович, наши умельцы еще не научились пол делать такой, чтобы обогревался и теплый был в любую стужу. — Ушаков хохотнул, остальные тоже сдержанно засмеялись, приняв мои слова за удачную шутку. Эх, знали бы вы, что это вовсе не так смешно, как кажется. Кондратьев же скупо улыбнулся и ловко натянул ботфорты, валяющиеся рядом с диваном, после чего сел на соседний от меня стул. — Рассказывай. — Твердо произнес я, не сводя взгляда с адмирала.

— Мы прошли мимо Гибралтарского пролива, когда на горизонте появилась эскадра из восьми кораблей. Все при пушках. А у нас только три военных корабля и было. Четыре торговых судна. Скорости, понятное дело, не хватило бы, чтобы уйти. Тогда я приказал построиться в боевой порядок, тем более, что эскадра готовилась атаковать. Мы потеряли два фрегата и два торговых судна. Правда, успели товары перенести да потопить корабли, чтобы этим сволочам не достались. Пираты, истинные пираты, — он покачал головой. — Но у них тоже потери немалые, — и Кондратьев зло усмехнулся. — Двоих в честной битве потопили. А потом, когда «Аврора» уже начала тонуть, боцман Иванов предложил сделать из нее брандер. Они даже не поняли сначала, что происходит, думали, поди, что мы команду вытаскиваем, а это мы взрывчатку таскали. Почти все на красавицу перенесли, сами голые остались. Ну а дальше, подпалили порох, заклинили руль, да и пустили на всех парусах прямо в их порядок. Полыхнуло знатно. Двое сразу на крен легли, еще у двух пожар на палубе начался, да мачты переломало. А мы под это дело смогли уйти.

— Молодцы, — я кивнул. — Боцман жив?

— Да, что ему сделается, — Кондратьев расслабился. Почему-то он решил, что я лично с Ушаковым под мышкой приперся, чтобы его арестовать. Правда, за что, придумать пока не сумел. — Живой. Разгрузкой руководит.

— Кто придумал к раненным греков с их мухами допустить, да товары редкие в пищу пустить? — деловито спросил я.

— Я. Хоть казни, государь, но и в другой раз так же поступил бы.

— Да чего ты орешь, — я демонстративно поковырял в ухе. — Сказал же, молодец. Как в себя придете, с боцманом во дворец подъезжайте. Награды заслуженные получать. Правда, бал не обещаю, не до балов