От страха я вываливаюсь в коридор и натыкаюсь на маму и Иваныча. Они целуются в прихожей. Целуются!

– Очень доброе утро! – выкрикиваю я, хватаясь за стену, чтобы не упасть из-за глубокого потрясения.

Мама отшатывается от Иваныча и бледнеет.

– Ой, вы уже проснулись? А мы тут по магазинам собрались.

– Я заметила.

– Толе соринка в глаз попала, – поспешно оправдывается мать, непроизвольно вытирая пальцами губы. – Никак не можем достать.

Анатолий Иваныч демонстративно моргает.

– Да, соринка. Я бы даже сказал, целое бревно.

– А водой промыть не пробовали?

– Сейчас попробую, – гость из Кочкина быстро скрывается в ванной.

Я складываю руки на груди и гляжу на мать с осуждением. Она вздергивает подбородок.

– Это всё случилось, потому что кое-кто плохо убирается. Да-да! Сколько раз говорила: протирай шкафы, собирай паутину под потолком. Скоро нам всем тут придется ходить зажмурившись из-за тонн пыли в воздухе.

* * *

Дурацкое начало дня серьезно меня подкашивает, и на работу я являюсь уже без сил. На мне любимая кофточка с Микки-Маусом (в пику вчерашним попыткам нарядиться), под мышкой – ненавистная «Азбука оптимиста». Я медленно плыву по коридору и мечтаю о том, чтобы рабочий день быстрей закончился. Мечтаю о диване и каком-нибудь веселом фильме, который можно посмотреть под попкорн, а лучше под бутерброд с чесноком и салом.

– Хау а ю, Таня? – доносится из открытой двери незнакомого кабинета на первом этаже.

Что? Я застываю на месте и вся обращаюсь в слух.

– Ай эм файн, Федор Николаич, – отзывается женский голосок. – Ай эм хеппи вэри мач. И вэва из файн. И люди вокруг… Тьфу! Пипл вокруг файн ту.

Ноги сами несут меня к открытым дверям, а любопытство почти рвет на тряпки. Не успев смутиться, я заглядываю в кабинет и изумляюсь. За партами сидит с десяток разновозрастных тетенек, а у доски мнется какой-то очкастый дохляк в голубом свитере с оленями.

– Помилуйте, что это у вас тут происходит? – В душе у меня все медленно переворачивается.

– Гуд морнин, – поворачивается ко мне очкастый и кивает на одну из парт. – Присаживайтесь. Вы новенькая, да? Вот из ер нэйм?

– Что? – У меня даже в голове не укладывается происходящее.

– Как зовут, спрашиваю, – приосанивается очкастый и улыбается. – Сит даун, плис.

– Сит даун? – Меня начинает мелко потряхивать от накатившего бешенства. – Я сейчас тебе такой сит даун устрою! Мало не покажется. Ты кто такой вообще? Откуда взялся?

Очкастый немного тушуется и предусмотрительно отходит от меня на пару шагов:

– Я преподаватель английского, девушка. Чего вы на меня наезжаете? Не понимаете английского языка, так бы сразу и сказали.

Я поворачиваюсь к аудитории и даже нахожу среди нее пару знакомых лиц.

– У вас что, кружок английского языка?

– Ну не пения же, – вякает очкастый и что-то роняет.

– И давно это у вас?

– Со среды занимаемся, – отвечает женщина в первом ряду. – Уже двадцать фраз выучили. Скоро письма будем иностранцам писать. Я себе, кстати, уже одного приглядела. В этом… как его? Тындере!

– Вот как? – У меня такое чувство, что земля готова уйти из-под ног.

– Там такой выбор мужиков! – счастливо улыбается женщина. – Глаза разбегаются.

Я поворачиваюсь и пулей вылетаю из кабинета. Мне даже дышать тяжело из-за своего открытия. Вот ведь как оно, оказывается! Ольга Викторовна меня подло обманула, объегорила, как наперсточник доверчивого гражданина. На самом деле вокруг полно людей, которые хотят заниматься иностранным языком. Вокруг полно людей, которые хотят менять жизнь, а не учиться принимать гадости за радости.

Но зачем начальница так поступила со мной? Почему? На глаза наворачиваются слезы. Смахиваю их рукавом. Нет, я больше не могу здесь работать, не могу бултыхаться в болоте вранья и грубых подстав. Я перекладываю «Азбуку оптимиста» из одной подмышки в другую и топаю к начальнице – увольняться.

К несчастью, кабинет Ольги Викторовны закрыт. Я несколько раз дергаю за ручку, а потом с ожесточением стучу в дверь целую минуту. Ничего. Кажется, начальница опять где-то лазает. Немного подумав, иду к гардеробу.

– Зоя Михайловна, вы не видели Ольгу Викторовну?

Гардеробщица пьет чай с баранками, почитывая Донцову. Она крайне неохотно отрывается от своего занятия и глядит на меня с недоумением.

– Где Ольга Викторовна? – повторяю я с раздражением.

Зоя Михайловна откладывает баранку и несколько секунд сосредоточенно чешет затылок. Потом вдруг спохватывается:

– Так у нее ж сегодня выходной. Должен же человек хоть иногда отдыхать.

– Да? Жалко, – мне становится совсем грустно. – А баранкой не угостите?

Гардеробщица с сомнением косится на пакет с баранками, а потом, вздохнув целых два раза, все же подает мне одну.

– На, а то совсем тощая.

– Благодарю! – киваю я и тут же вгрызаюсь в угощение. Вот ничего не могу с собой поделать: на нервной почве всегда жутко хочется есть.

Немного пострадав у гардероба, я плетусь к своему кабинету. По дороге изо всех сил пытаюсь себя подбодрить. Всего три тренинга, мне надо провести всего три тренинга! А уволиться я смогу хоть завтра – специально приеду в дом культуры, несмотря на выходной.

– Доброе утро, – доносится из-за моего плеча знакомый голос.

От неожиданности я вдыхаю кусочек баранки и начинаю истошно кашлять.

– Но-но! – говорит Артём, а это именно он подкрался ко мне сзади. – Не надо так пугаться.

Он несколько раз бьет меня по спине, после чего злосчастная баранковая, или бараночья? крошка наконец выскакивает обратно.

– Признаться, я ожидал немного другой реакции.

– Какой? – Я неуклюже пытаюсь спрятать баранку за спину и роняю «Азбуку оптимиста» Артёму на ногу.

– Ох ты ж… – Он закусывает губу, а потом с любопытством глядит под ноги.

Я быстрее наклоняюсь, чтобы поднять книгу.

– Что это у вас?

– Где?

– Что вы там едите?

Кажется, я краснею.

– Баранку.

– Поделитесь?

– Самой мало, – сердито отвечаю я и запихиваю баранку в карман джинсов.

– О, да вы опять в этой милой кофточке, – Артём одобряюще кивает, а потом обнимает меня за талию.

Я чуть вздрагиваю, но почему-то не отстраняюсь. Мы так и идем в обнимку в сторону двести восьмого.

– Какими судьбами в нашем оплоте культуры? – немного подумав, спрашиваю я.