Федор оказался неплохим парнем, который в составе экипажа другого «борта» позже неоднократно нас десантировал на операциях. Двухнедельное пребывания в Калай-Хумбе сблизило нас с этим экипажем, а с лейтенантом Виктором Шипаревым у меня завязалась дружба, которая, к глубокому сожалению, была прервана 9 октября 1985 года его трагической гибелью при испытании двигателя МИ-26 в аэропорту Душанбе.

Любое безделье в ожидании начала операции (мы жили почти что в курортных условиях — в палатках на чистом горном воздухе с трехразовым питанием) рано или поздно заканчивается. Закончилось и наше — 16 мая нас погрузили в «вертушки» и перебросили на базу «подскока» «Калай-Хумб» (на таджикском языке: «Крепость на дне кувшина»), что в таджикском прикордоне на правом фланге участка 66-го Хорогского погранотряда.

И вот мы вновь летим все дальше и дальше на восток — уже по ущельям Памира. Рассматривая в иллюминатор вертолета (кстати, все того же экипажа) проплывающие мимо нас величественные горы с белыми шапками снега, мы начинали осознавать, что попали на высокогорье Памира, куда так стремятся попасть многие альпинисты и любители горных пейзажей. У меня тогда мелькнула ироничная мысль: чтобы попасть на Памир одни платят деньги, а нам государство обеспечивает такую турпоездку за свой счет. Правда, туристами мы были особенными — с автоматами. Выражение «туристы с автоматами» появилось в нашем обиходе благодаря «деду Минину» — заместителю начальника Оперативной группы КСАПО полковнику Минину Григорию Михайловичу, раздраженный действиями десантников во время одной из операций, он неожиданно произнес: «Достали меня эти туристы с автоматами!» Это выражение подхватили его подчиненные, а затем и десантники, которым оно понравилось. С тех пор у десантников даже появился шуточный тост: «За туристов с автоматами!»

Рассматривая бесконечную стену гор, между которых наши «борта» по ущельям пробирались все дальше и дальше куда-то вглубь Памира, мы, впервые попавшие на высокогорье, особенно ощущали бренность человеческой жизни на фоне этих вечных причудливых изваяний из камня и огромных каменных глыб. А еще поражал резкий контраст гаммы цветов в горах. Если верхушки гор были одеты в белоснежные шапки, то ниже — начинался серый и серо-коричневый пояс каменных изваяний, изредка разрезаемых трещинами и тоненькими белыми вертикальными нитями горных ручьев и водопадов, а еще ниже — уже видны дребезжащие зеленым цветом распускающихся листьев мелкие, кривые и несуразные деревца и кустарники. Еще ниже они постепенно переходили в зеленые пятна и полосы рощ, подножия которых устилал яркий красочно-зеленый с желто-сине-красными проблесками цветов травяной ковер. Почему-то в этот момент мне очень хотелось оказаться именно там, внизу, лечь на него и вдохнуть пьянящий аромат горных трав и цветов. Наблюдая эти доселе невиданные неповторимые пейзажи, в голове у меня как-то не укладывалось, что эти горы могут не только радовать нас своей красотой, но и нести нам смерть. Мы же летели не для любования пейзажами, а чтобы воевать и, может быть, чтобы погибнуть. А эти таинственные горы только добавляли тревожности: что там впереди?

Уже через сутки на базе «подскока» «Калай-Хумб» нам были поставлена боевая задача на проведение операции и утром 18 мая вертолетами мы были десантированы в район Джомарджи-Поён (напротив погранкомендатуры «Ишкошим» 66-го ПОГО). Во время полета, всматриваясь в проплывающие мимо отвесные скалы высокогорья, уже было как-то не до лирики — нервы сжаты в комок, мысли нацелены на одно: удачно десантироваться и первым увидеть противника, от чего во многом зависела наша удача остаться в живых. В то же время новая обстановка высокогорья уверенности не придавала — от одной мысли о том, что по этим горам нам придется еще и карабкаться вверх, а потом спускаться вниз, мне становилось дурно. Все это было оттого, что в горах-то я оказался впервые и времени для привыкания к ним не было. Тем не менее, будучи офицером, я не имел права дать «слабину» или проявить растерянность перед своими подчиненными, которые также являлись «детьми равнин» и переживали не меньше меня. Я непроизвольно смотрел в задумчивые и молчаливые лица своих солдат, которые также тревожно всматривались через иллюминаторы в зловещие неприступные стены гор. Каждый из них был поглощен своими мыслями: кто-то думал о том же, а кто-то — о любимой девушке или близких, задаваясь тревожным вопросом: увидит ли он их родные лица? Сказать, что я не думал во время этого полета о жене, дочке и своих близких — будет неправдой. Думал, но как-то мимолетно, ибо меня все же в эти минуты крайне беспокоило само десантирование: сумеем ли мы высадиться без потерь или нет? Ведь ожидался наш первый бой в высокогорье, что в корне отличалось от боевых действий на равнине. Как действовать, если попадем под внезапный огонь снайперов на незнакомой местности? И было еще много «если»! Меня «давил» груз ответственности за жизнь своих солдат, с которыми мы почти сроднились за прошедшие месяцы Афганской войны. Да и самому еще хотелось пожить на этом свете. Всех нас мучал вопрос: что там впереди?

Вопреки моим переживаниям, наше десантирование прошло очень спокойно. При десантировании из «борта» действовало одно неизменное правило: первыми выпрыгивают пулеметчик ПК со 2-м номером, которые должны были прикрыть высадку остальных. За ними — старший боевой группы. Спасибо нашему руководителю этой операции полковнику Коробейникову Ивану Михайловичу (впоследствии начальник войск КСАПО и начальник Управления боевой подготовки ГУПВ КГБ СССР), который учел нашу неопытность и ставил нам боевые задачи с постепенным усложнением. Сначала мы были высажены в районе кишлака Джомарджи-Поён в зеленом оазисе на берегу небольшой горной речушки, из которого «духи» были выбиты десантниками Пянджской ДШМГ. В кишлаке располагался ПКП (полевой командный пункт) руководителя операции. Поэтому первой нашей задачей стала охрана этого командного пункта и подходов к нему. Тогда-то и произошло мое первое знакомство с местными обитателями, широко известными как клопы и земляные блохи. По неопытности мы разместились на ночлег в местном доме, расстелив спальные мешки, мы залезли в них из-за тепла только по пояс. А ночью сквозь сон мне послышалось, как с потолка на меня падают сверху какие-то маленькое крупинки, но утомленный тревожными событиями прошедшего дня, я снова забылся во сне. Спустя какое-то время сквозь сон послышался крик: «Клопы! На нас напали клопы!» Сон как ветром сдуло. Действительно, в некоторых местах тело зудело и были видны покраснения от укусов этих кровососов. Все мы незамедлительно выбрались на улицу и, устроившись кто где, вновь забылись тревожным сном. Конечно, спали мы вполглаза и слышали