Готовая взорваться Со Юджин после этой неожиданной тирады умолкла.

— Выйдет решение суда — и тогда начнут шевелиться. Когда их объявят виновными, и эта секретарь Чхве, и ей подобные больше не смогут отнекиваться да увиливать.

Издалека донеслись возгласы. Сегодня преподаватели собирались перед отделом образования провести пресс-конференцию, и, судя по всему, она уже началась. Прибыли представители СМИ с диктофонами и камерами. В воздухе реял транспарант с надписью: «Не дети, а мы были по-настоящему глухи, раз не смогли услышать их криков о помощи!» Все учителя как один были в черных костюмах. Их было тринадцать вместе с уволенным куратором Сон Хасопом. На трибуну поднялся Кан Инхо и зачитал декларацию. Рядом с ним стоял сурдопереводчик.

— Вот у них, пастор, все в порядке со здравым смыслом! — повернулась Со Юджин к пастору.

И лишь теперь оба негромко рассмеялись.

— Мы, преподаватели интерната «Чаэ», сегодня собрались здесь, чтобы принести свои извинения нашим любимым ученикам, уважаемым родителям и жителям Муджина. Пока наших детей, ранимых и хрупких, словно распускающиеся бутоны цветов, изо дня в день втаптывали в грязь подонки, у нас не было ушей, способных услышать это. Когда эти нелюди выколачивали с нас взятки за право работать в интернате, когда предъявляли унизительные требования откопировать порнодиски, у нас не было ртов, чтобы сказать «Нет!». Инвалиды не наши дети, а мы сами! И пока мы, учителя, затыкали уши и запечатывали рты, наши глухонемые ученики, не имея возможности слышать и говорить, систематически терпели издевательства и подвергались сексуальному насилию, вплоть до того, что в этом семестре двое из них лишились жизни. Каждый раз, когда выяснялись новые вопиющие факты этого дела, муки совести терзали нас все сильней и не давали нам спать по ночам. И наконец мы как преподаватели — нет, прежде всего просто как взрослые — решили прислушаться к голосу совести, чтобы впредь никогда не краснеть за себя. И потому мы от всей души хотим принести свои искренние извинения нашим воспитанникам и их родителям за все произошедшее.

После этого все тринадцать преподавателей склонились в глубоком поклоне. Толпа зааплодировала. Некоторые не могли сдержать слез. Кан Инхо продолжил читать:

— С этого момента мы будем внимательно слушать то, что бесспорно обязаны, и будем говорить то, что непременно должны говорить. Больше мы не будем закрывать глаза на молчание отдела образования и мэрии, а также членов правления интерната «Чаэ», в чьи обязанности входит контроль за руководством нашего заведения. Мы приложим все усилия, чтобы раскрыть все обстоятельства и установить истину; чтобы учителя превратились в настоящих наставников, а ученики смогли спокойно занять места за своими партами; чтобы виновные понесли наказание и чтобы интернат стал безопасным местом, в стенах которого дети могут спокойно засыпать по ночам, а утром с радостью ходить на уроки и с интересом проводить досуг. Чтобы хоть как-то загладить нашу вину, мы обещаем, что будем до победного сражаться, учить и любить, пока наш интернат, содержание которого возможно благодаря налогам наших уважаемых горожан, не станет настоящим образовательным заведением для ребят. А еще мы обязуемся бороться за права всех инвалидов, тех, кто изорван в клочья, повержен и втоптан в грязь и, не имея ни средств, ни покровительства, заходится стонами горя и бессилия. Мы клянемся сражаться за права жертв сексуального и любого рода насилия и тех, кто влачит жалкое существование, вынужденно занимаясь рабским трудом без всякого вознаграждения. Обязуемся бороться за права тех, кого и за людей-то не считают!

Впервые со дня приезда в Муджин лицо Кан Инхо светилось от радости. Возможно, вспышки камер усилили этот эффект сияния. А может, благодаря мягким прозрачным лучам осеннего солнца в своем черном костюме он чем-то напоминал молодого священника или монаха-затворника, который ухватился за край истины.

Инспектор Чан стоял позади толпы, наблюдая за всем происходящим.

Стояли на редкость погожие дни. Лица людей были такими же просветленными, как небеса, а сушу освежающе и бодряще обдувал морской бриз. Подъехав к Муджинскому окружному суду, Кан Инхо протянул Юри заранее приготовленные чипсы. Она сосала палец. Открывая заднюю дверцу и помогая Юри выбраться из машины, он взял ее за руку:

— Бояться нечего. Просто честно расскажешь. как все было. Когда все закончится, я тебе куплю что-нибудь вкусненькое, хорошо? И вытащи палец изо рта! Смотри, вон уже как покраснел!

Юри, застенчиво улыбаясь, пыталась высвободить свою руку из ладони Кан Инхо. Он же, присев на корточки, легонько приобнял ее. И почувствовал, как в ее груди маленькой птахой бьется сердце. Ёнду, словно старшая сестра, крепко взяла Юри за руку.

По сравнению с первым слушанием журналистов заметно поубавилось, а вот родителей воспитанников и горожан стало значительно больше. Пастор Чхве Ёхан, Со Юджин, Кан Инхо, Ёнду, Юри и Минсу сели в самом первом ряду. Возможно, из-за того, что СМИ раскритиковали реплики судьи на первом слушании, сегодня он вел себя более сдержанно. На этот раз судебное заседание началось с довольно-таки обходительного предупреждения:

— Сегодня предстоит опрос свидетелей. Учитывая их напряжение и высокую восприимчивость, прошу соблюдать тишину в зале. Вопросы на повестке дня достаточно деликатные и требуют тактичности; кроме всего прочего, дети находятся в ранимом подростковом возрасте, так что необходимо учитывать этот момент, когда станете задавать вопросы. Также хочу предупредить, что, если свидетели попросят, возможно проведение закрытых слушаний. Сурдопереводчик, убедительно прошу поставить в известность об этом факте свидетелей.

Создалось впечатление, что судья пытается подчеркнуть свое желание соблюсти букву закона — разумеется, именно поэтому на прошлом слушании аж три человека были удалены из зала — и что у него нет предвзятости по отношению к инвалидам.

Ли Гансок и Ли Ганбок, как и в прошлый раз, сидели с невозмутимыми физиономиями. Но, когда их вводили, Ёнду и Минсу ахнули. Ведь они никогда не думали, что придется увидеть этих людей в подобном виде — в арестантских робах. В глазах Ёнду вдруг заблестели слезы. Почувствовав на себе взгляд Кан Инхо, она вытерла глаза и выдавила улыбку, однако в ее зрачках отражались гнев и ужас. Кан Инхо показал ей жестами: «Держись, не вешай носа!» Ёнду, крепко сжав губы, ответила: «Все будет хорошо!»

Сначала была очередь свидетелей со стороны защиты. Как ни странно, первым выступил учитель Пак, сидевший в учительской по соседству с Кан Инхо. Одетый в коричневый костюм, он невозмутимо поднялся на свидетельскую кафедру. Перед тем как занять свое место, он не преминул кивнуть в знак приветствия Ли Гансоку и Ли Ганбоку.

Просто не верилось! Как он мог? Ведь здесь, в зале, сидели дети! Он зачитал свидетельскую присягу и встал перед защитником. Адвокат Хван приступил к опросу:

— Господин Пак Гёнчхоль! Как долго вы работаете в интернате «Чаэ»?

— Одиннадцатый год.

— Полагаю, за это время вы достаточно хорошо успели узнать личностные качества директора и замдиректора?