— Ни разу не была на курортах или в санаториях. Да и отпусков не видела, ее все время отзывали через четыре-пять дней. — Горестно вздыхая, она поправила одеяло, заботливо укрыла мать. — Я на дачу с ней приехала. Мамке на целый месяц отпуск дали. Вот и намечтали, как посадим огород, ремонт домика сделаем. Посадили мы картошку, посеяли редиску, укроп, свеклу и морковку. Как путевые дачницы в речке искупались. Сидим во дворике вечером, чай пьем. Наслаждаемся тишиной. А тут соловьи поют! И вдруг треск в кустах. Да такой, что мы подскочили от страха. Глядь, из малинника вываливает какой-то козел. Весь в траве, в трухе, заросший, грязный, вонючий как хорек. Как гаркнет: «Эй вы, мандавошки мокрожопые! Чего тут копаетесь без разрешеньев? Гоните сначала на пузырь! Не то ночью поджарю обеих!»

Ну и нахальный бомж! Я ухватила палку покрепче и за ним. Он увидел, что не взял на пушку, и ходу от нас. Так по кустам зашуршал, что только макушка подпрыгивала. Вернулась, а мать дрожит. Поверила, испугалась. И уже ничему не рада. А тут будто кто подслушал. Уже на другой день позвонили на сотовый, попросили мамку выйти на работу. Мол, сменщица заболела, готовить некому. Мать только этого ждала. Уезжаем с дачи в город и видим, как мамкина сменщица огород поливает. Меня такое зло разобрало. А мать даже слова той не сказала. Знаю, что и в ресторане промолчала. Недаром, уезжая домой, сказала мне: «А стоит ли из-за двух грядок головой рисковать? С бомжа какой спрос? Ему что убить или украсть, все одинаково. И ты не мотайся на дачу. Не рискуй собой. Много ли нам нужно? Уж лучше купить готовое в городе. Себе дешевле станет!»

Сама Зинаида Владимировна, проспав целые сутки, не сразу вспомнила, что с ней случилось и почему она оказалась в психушке.

Узнав от соседок по палате, где она находится, Зина испугалась и расстроилась.

— Господи! Какой стыд! Лучше б я умерла! — прошептали сухие бледные губы бабы.

— С чего это тебя так прижучило? — спрашивали ее соседки по палате, но Зинаида молчала, делая вид, что не услышала.

— А к тебе сколько люду приходило! С работы аж целой сворой приперлись. А впереди — самый пузатый. У него рубашка на пузе не сходится там, где пупок. Тот и торчит весь наизнанку, как шиш. Даром что директор, а такой простецкий мужик. Мы решили, как вылечимся, всем дурдомом к нему пойти работать. Сам звал. Говорил, что из нас ансамбль сколотит и назовет «Мурки-дурки». А нам плевать, Лишь бы платил, — хихикали бабы.

Зинку водили в столовую, на прогулку во двор, пытались разговорить, вызвать на откровенность. Но ничего не получалось. Женщина смотрела на всех и не видела никого. Есть не стала. Во дворе даже не присела на скамейку, стояла, прижавшись спиной к стене, и смотрела на дорогу, ведущую в город.

О чем она думала, никто не знал. А вечером к ней пришла дочка — русоволосая красавица. Она приветливо поздоровалась со всеми встречными больными и, найдя мать, вышла с ней во двор. Им хотелось поговорить, побыть наедине, женщины это поняли, пошли по палатам одна за другой. Оставшись наедине, мать с дочерью осмотрелись. Рядом никого. Придвинулись друг к другу, зашептались. Их, сколько ни старайся, никто не мог услышать и понять.

Зинаида говорила опустив голову, тихо всхлипывала. Слезы горохом сыпались на забинтованные руки. Дочь сидела напрягшись, внимательно слушала мать, лишь иногда, досадливо сдвинув брови, резко перебивала. Лицо ее то бледнело, то покрывалось красными пятнами. Больше часа просидели они вот так, пока Зину не позвали на ужин. Дочь встала и, поцеловав мать, пошла к выходу. Мать посмотрела ей вслед. Девушка почувствовала, оглянулась, помахала рукой и заспешила к остановке автобуса.

«Пока не узнаешь причину, лечить бессмысленно», — вспомнил Петухов жесткое правило Бронникова. «Не столько лекарства, сколько доброе слово лечит. Наши женщины тонкой натуры. Не выдерживают грубости и хамства толпы. Вот и сдают нервы. Организм дал сбой. И лишь искреннее тепло успокаивает, возвращает к нормальному состоянию», — убеждала коллег Таисия Тимофеевна.

— Как чувствуете себя? — подошел Петухов к Зинаиде после ужина.

— Хорошо, — отозвалась женщина и спросила: — Когда меня домой отпустите?

— Вы только поступили к нам. Куда так спешите? Или вам плохо здесь? Кто обидел?

— Нет. Все хорошо. Грех жаловаться. Но… домой хочется.

— Подлечитесь, — указал взглядом на забинтованные руки.

— Дома быстрее заживут.

— Так говорят все. Но вскоре попадают к нам вторично, с осложнениями. Почти все жалеют о спешке. Давайте не будем повторять чужих ошибок.

— Я не вернусь…

— Верю! Когда вылечитесь, не будет смысла.

— Доктор! Я устала отдыхать.

— У нас не курорт и не санаторий. Здесь лечатся. Вам только назначен курс. Пока его не пройдете, о выписке и не думайте.

— Сколько времени он займет?

— Месяц. Это при идеальных показателях.

— Что? Целый месяц? Ни в коем случае! — подскочила женщина в поисках своей одежды.

— Напрасно ищете!

— В халате уйду!

— Вас не отпустят!

— Я на работе нужна! Чего мне тут дурака валять? — орала Зина.

— Мы вас сюда не звали! Вены вам не резали. Оказали помощь. Теперь в благодарность орете тут как базарная баба! А еще порядочным человеком назвали. Вот сейчас позвоню и скажу, как тут распоясались. Хуже любой бомжихи!

Вышел из палаты злой: «Вот так всегда! Какую собаку кормишь, та и укусит! На хрен мне нужна эта кляча! Восстанови ей потерю крови, вводи ей успокоительные, общеукрепляющие, а она всю душу обгадит! Уж сколько таких прошло через наши руки! Сколько еще будет? Очень нужно мне держать тебя здесь! Сегодня только на ноги встала, а уже домой запросилась! Что скажешь о ее состоянии доброго? Истеричка! Психический приступ! Несдержанность, она и есть издержка дурного воспитания», — сморщился Петухов и услышал робкий стук в дверь.

— Войдите!

На пороге стояла Зинаида Владимировна:

— Извините меня, доктор. Я, конечно, не права. За грубость простите. Не сдержалась. Но если бы знали мою ситуацию, не обижались бы…

— На больных не обижаемся. Я очень занят! — отвернулся Иван от вошедшей, но та и не думала уходить.

— Доктор! Спасибо за все. Только ведь помощь с попреком никогда и никому не пошла впрок. Знаете, я ведь работаю поваром. Так вот, если мы посетителю дадим самое вкусное блюдо и попрекнем человека, даже очень голодный откажется от еды. Она у него колом в горле станет. Вы поняли, о чем я говорю? Так и с вашей помощью. Не нужна она мне. Не верю, не хочу лечиться у вас. Человек, способный попрекнуть, исцелить не сможет. Не дано таким быть истинными врачами. Вам в доктора рано. Передоверили. И больше, прошу вас, никогда не подходите ко мне!

— Обратитесь к главврачу со своей просьбой! Мне безразлично, кого лечить. Ваше место в палате не останется пустым. Да и я не единственный врач. Хотя требования к больным у всего персонала общие.