— Мы не встречались раньше?

— Быть может, и встречались, товарищ комиссар, — ответила Эсфирь, изо всех сил стараясь скрыть дрожь в голосе. — Я была на многих собраниях и, когда распространяла революционные листовки, часто ходила по заводам и казармам.

— Что же связывает ваших родственников, которых вы хотите забрать, с дворянами, жившими здесь?

Эсфирь почувствовала, что попалась. Она никогда неумела хорошо лгать и решила, что ее единственная надежда на успех — говорить правду.

— Один был семейным врачом, а второй пришел…

— Семейным врачом? Кем он вам приходился?

— Свекром.

Опершись о стол обеими руками, комиссар медленно встал. «Ручищи здоровенные, как лапы льва», — подумала Эсфирь, и по телу ее пробежал холодок, когда мужчина неторопливо обошел стол и остановился рядом с ней.

— Свекор, значит, да? Ну-ну! — произнес он, глядя на нее с высоты своего роста. — Что ж, гражданка, давайте посмотрим ваши документы.

Опять это новое слово «гражданка», придуманное большевиками, чтобы при обращении не указывать на классовую принадлежность человека. Она достала из внутреннего кармана пальто удостоверение и протянула комиссару.

— В «Северных записках», значит, работаете. Понятно. Журналист?

Эсфирь кивнула, не понимая, к чему он клонит. Мужчина прищурился.

— Революционерка с родственниками в Голубом дворце. На чьей вы стороне, гражданка Ефимова?

— Можете осведомиться у начальника моей ячейки, товарищ комиссар. Он поручится за меня.

— У меня нет времени проверять каждого, кто сюда приходит. Вы арестованы, гражданка. Каждый, кто хоть как-то связан с Персиянцевыми, подлежит задержанию и допросу. Вас отвезут в тюрьму, в «Кресты», и, если выяснится, что вы невиновны, вас отпустят.

Выйдя из дворца, Эсфирь заметила, что Шляпины переместились ближе к ожидавшим дрожкам. Прежде чем подняться в грузовик, к которому ее подвели, она задержалась, чтобы братья увидели, что происходит. Вечер встречал холодом. Улицы были покрыты снегом, но не свежим, белым, а грязным, утоптанным.

Теперь ей предстоит каким-то образом доказывать тюремщикам свою невиновность.

Всю ночь Сергей не знал покоя. Он слишком устал, чтобы бодрствовать, дожидаясь Эсфири, но пережитое не давало ему заснуть, поэтому, погрузившись в полузабытье, он метался по кровати, борясь с кошмарами.

Горе раздавило его. Этот невыносимый груз отягчался мыслями о том, какие обязанности лягут на него, последнего мужнину в семье Ефимовых. Он медленно открыл глаза навстречу молочному свету октябрьского утра, который, просочившись сквозь занавески на окнах, упал на деревянные половицы. Ему стоило больших трудов сдержать себя, чтобы тут же не вскочить с постели и не броситься к сестре и ее ребенку. В квартире было тихо, а значит, все спали. Нужно двигаться поосторожнее, чтобы не разбудить Эсфирь. Он аккуратно повернулся — проверить, спит ли жена или смотрит на него, подложив под голову локоть, что в последнее время бывало часто. Но в это хмурое утро Эсфири рядом с ним не оказалось. Хотя ему и не спалось, он вроде не слышал, как она вставала.

Одевшись на скорую руку, он поспешил в комнату Нади. У двери услышал негромкое чмоканье — его новорожденная племянница сосала материнскую грудь. Племянница! Приятное тепло разлилось по его телу. Он подошел к кровати и залюбовался живым комочком. Надя прикрылась и посмотрела на Сергея.

— Правда, она красавица? — прошептала молодая мать и заплакала.

Сергей кивнул, не сводя глаз с девочки: круглые, широко раскрытые голубые глазки, крохотные влажные губки кружочком, блестящий язычок недовольно высовывается и прячется обратно.

— Ты не слышала, как Эсфирь утром уходила? — спросил Сергей, поправляя малышке пеленку.

— Нет. Я думала, она еще спит.

— Хочешь чаю или горячего молока?

— Нет, спасибо. Я не голодна. Все думаю о папе и Вадиме… Не могу поверить, что они умерли… Ох, Сережа, что же теперь делать? Неужели их похоронят в безымянной могиле?

— Нужно думать о живых, Надя. Сосредоточься на Кате.

Сергей поспешил выйти из комнаты, боясь, что Надя увидит, как ему самому нелегко смириться с этой мыслью. Нужно приготовить завтрак для себя и сестры — тела должны питаться, пока души предаются отчаянию. Но вместо кухни Ефимов оказался в своей спальне. Он откинул одеяло на той стороне кровати, где спала Эсфирь, и нежно провел рукой по подушке. Там не было вмятины от головы, и на простыне не обнаружилось ни одной складки. Сергей выпрямился. Выходит, Эсфирь вообще этой ночью не ложилась. Жена не вернулась из редакции. Она предупредила, что задержится допоздна, но не могла же она пробыть там всю ночь! Охваченный тревожными предчувствиями, он прошел на кухню, снял трубку телефона и позвонил в редакцию «Северных записок». «Нет, Сергей Антонович, вашей жены здесь нет, — ответил женский голос. — Нет, вчера она не приходила. Видите ли, редакция вчера весь день не работала. — И потом: — Нет, она ничего не просила передать».

Сергей повесил трубку и какое-то время неподвижно стоял рядом с телефоном. По его телу вдруг прошла дрожь. Значит, вчера она не пошла в редакцию. Она намеренно обманула его, и он догадывался зачем. Добрая и решительная Эсфирь на самом деле пошла в Голубой дворец. Внутри его все сжалось, в ушах застучал пульс. Идти туда Сергею было нельзя, а Шляпиным и Облевичу можно было не звонить — в это время их наверняка нет дома. Но сидеть сложа руки было невыносимо.

Наде ничего говорить пока не надо, ей и так сейчас нелегко. С минуты на минуту должна прийти Ольга Ивановна, он попросит ее остаться, а сам уйдет.

Хоть Сергей и не хотел идти в Голубой дворец, ноги сами привели его туда. Он даже не пытался думать, что ему это даст, прекрасно понимая, что не пройдет через пост у входа. У парадного несколько солдат охраняли пару грузовиков. Сергей не решился спрашивать кого-нибудь из них об Эсфири. Прятаться, беречься ради своих близких было для него делом новым и неприятным. Беспокойству о жене придется отойти на второй план.

Было очень холодно, даже для конца октября. Влажный морозный воздух проникал сквозь пальто. При такой погоде по набережной, не привлекая внимания красногвардейцев, не погуляешь. Жизнь вокруг кипела. Большевики заняли телефонные узлы, Зимний дворец, главные правительственные здания. В полицию же Сергей идти не решился. В городе говорили, что Керенский бежал из Петрограда, но никто, похоже, не знал куда. Оставалась лишь слабая надежда на то, что он приведет с собой армию и восстановит в стране порядок. Ленин между тем заявил, что Временное правительство распущено и власть переходит в руки Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. Хотя передача власти прошла мирно, в воздухе витал страх.

Как Сергей и предвидел, ни Облевича, ни Шляпиных дома не оказалось. Дворник, проворно махающий длинной метлой из березовых веток, не знал, где их искать.