— О, Сережа, что с нами происходит? Все так сразу навалилось…

— Знаю, знаю, но мы должны быть сильными. Нам придется быть сильными.

— Сереженька, умоляю, будь осторожен в «Крестах». Ты же знаешь, ласковый теленок двух маток сосет. Единственный способ чего-то добиться от этих людей — сдерживаться и забыть на время о своей гордости.

— Я все сделаю правильно — слишком многое поставлено на кон.

— Подожди! Не иди пока. Вечером, когда начнет темнеть. Тебе, если придется убегать от них, будет проще скрыться.

Сергей обнял сестру. Поддавшись сначала чувствам, теперь она изо всех сил старалась собраться с духом, и это не укрылось от него. Быть может, Надя думает о мелочах, чтобы как-то отгородиться от чудовищной беды, которая свалилась на них именно в то время, когда ей нужны силы для малышки Кати.

Да, самое меньшее, что он мог для нее сейчас сделать, — это быть осторожнее. Слава Богу, дни в это время года короткие. Долго ждать не придется, скоро дневной свет посереет, и можно будет выйти из дома.

Здание тюрьмы имело мрачный и зловещий вид. У ворот Сергей попросил провести его к тюремному начальнику, но вместо этого Ефимова отвели в небольшой кабинет, где какой-то рахитичный мужчина просматривал разложенные на столе бумаги.

Услышав шаги, он поднял голову и нервным, гнусавым голосом крикнул:

— Да? В чем дело?

— Товарищ Розен, к вам гражданин Ефимов, — ответил солдат, который сопровождал Сергея.

«Розен! — пронеслось в мозгу Сергея. — Еврей! Может, он посочувствует еврейской девушке, когда убедится в ее невиновности?»

— Что у вас? У меня нет времени.

Хитрые темные глаза мужчины метались по комнате, но взгляд ни разу не устремился на Сергея. Набравшись смелости, тот объяснил свое дело.

— …поэтому, товарищ Розен, — закончил он, пытаясь придать голосу убедительности, — моя жена, пережившая погром во времена царского режима, меньше чем кто бы то ни было может быть связана с дворянской семьей и тем более не заслуживает того, чтобы ее привозили сюда.

— Это если она у нас. Что ж, оставьте свой номер телефона, и я разберусь.

— Я уверен, ее имя есть в ваших списках. Эсфирь Ефимова. Эсфирь, — повторил он, подчеркивая интонацией еврейское имя, но мужчина прервал его.

— Да, да! Я же сказал, оставьте номер телефона, и вам сообщат.

Тут терпение Сергея не выдержало.

— Товарищ Розен, моя жена исчезла бесследно два дня назад, и один человек сказал мне, что видел, как ее везли сюда. Мне кажется несправедливым, что в тюрьме удерживают борца за дело революции, который…

— Вы кого обвиняете в несправедливости?! — закричал на него тюремный работник. — А вы сами каким образом связаны с семьей Персиянцевых?

Проглотив злость, Сергей спокойно произнес:

— Я уже упоминал о том, что мой отец был у них семейным врачом. Его застрелили во дворце по ошибке, и моя жена пошла туда, чтобы забрать тело свекра.

В темных глазах мужчины загорелись коварные огоньки.

— А почему ваша жена занималась мужской работой? Где были вы?

Внезапно Сергея охватило такое чувство, будто он шагает по шаткому мосту через пропасть.

— Я в это время принимал роды у сестры.

— А ваша жена не могла подождать пару часов, пока вы освободитесь?

— Мы боялись, что тело отца уберут из дворца и мы не сможем его найти.

Сухим казенным голосом мелкого чиновника мужчина произнес:

— Ваша специальность, доктор Ефимов?

Что-то в его неожиданном спокойствии вселило в Сергея ощущение надвигающейся опасности.

— Я терапевт, но большую часть времени провожу в исследовательском институте.

— Как давно вы знаете Персиянцевых?

Мышцы Сергея словно одеревенели, когда он услышал эту ненавистную ему фамилию.

— Я ни разу в жизни не бывал в их дворце, — солгал он.

— Вы не ответили на вопрос. Отвечайте прямо: как давно вы их знаете?

— Мой отец лечил их еще до моего рождения.

— Меня не интересует ваш отец! — неожиданно завопил мужчина. — Он мертв! Спрашиваю еще раз: как давно вы знаете Персиянцевых?

Рука Сергея сжалась в кулак, и он поспешил спрятать ее за спиной. Эта фамилия присосалась к нему как пиявка, как паразит, и он не мог от нее избавиться.

— Я встречал Персиянцевых всего один раз, когда мне было девять лет, — услышал он свой голос. — После этого я никого из них не видел.

— И вы думаете, я поверю, что за все те годы, пока ваш отец служил у них, вы не бывали во дворце?

Разговор все больше походил на допрос. Теперь Сергей был подозреваемым и, следовательно, усложнял положение Эсфири. Яков был прав: трусливый поступок иногда требует больше мужества, чем безрассудная отвага. Если он пожертвует собой, это ничего не даст, только поставит под угрозу жизни тех, кого он любит.

— Отец никогда не был их другом, и у него не имелось причин водить меня во дворец. Но я, кажется, и так уже отнял у вас слишком много времени, товарищ Розен. Я был бы вам очень признателен, если бы вы рассмотрели это дело. Если позволите, я вернусь за результатами, когда скажете.

Самодовольная улыбка расползлась по лицу служащего. Сергей возненавидел себя за эти подобострастно произнесенные слова, но все же ощутил радость победителя оттого, что умиротворил раздражительного человека за письменным столом. Обронив «зайдите через два-три дня», мужчина уткнулся в бумаги.

Все попытки разыскать Эсфирь ни к чему не привели. День за днем Сергей ходил в Смольный, в «Кресты», разговаривал с чиновниками-бюрократами, с невозмутимыми большевиками и молчаливыми служащими различных учреждений. Все без толку. Повсюду он сталкивался с замешательством, насмешками, а иногда и с угрозами, из-за чего ему приходилось безропотно склонять голову перед упрямыми мужчинами и женщинами, упивающимися своей значимостью. Эсфирь как в воду канула.

Сергей ходил по знакомым улицам, мимо домов, которые знал всю жизнь, но теперь они выглядели неприветливо, и в собственном городе он чувствовал себя отверженным чужаком. Он был подавлен. Время и силы, которые они с Эсфирью приложили для участия в деле свержения монархии, обернулись против них. Они хотели справедливости и равноправия для всех, но Сергей, непосредственный участник революции, оказался ее невинной жертвой. Его жена в тюрьме, и он не в силах добиться ее освобождения. От бессилия и ярости он задыхался, на каждом углу его разгоряченный подозрительный разум видел притаившихся рабочих, поджидающих его, чтобы убить.

Через две недели Сергей, высохший и измученный, потерял надежду на то, что Эсфирь выпустят в ближайшее время. Как видно, подозрение, что она каким-то образом связана с Персиянцевыми, перевесило ее революционные заслуги. Видимо, она стала козлом отпущения для народа, который мстил бывшему правящему классу. Мысль о том, что ее, быть может, уже нет в живых, ранила его и отдавала непрекращающейся болью где-то глубоко внутри.