Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Добравшись до Сирии, они побывали в гостях у местных шейхов, побродили по базарам, набрали всякой восточной экзотики. Потом они отправились в Иерусалим. Город оставил неизгладимое впечатление на Дизраэли. Он посетил все главные христианские святыни. Отчасти эти впечатления нашли отражение в романе «Элрой» («Альрой»), который был начат там же, а опубликован по возвращении в Англию. Из Иерусалима Дизраэли отправился в Египет, где его ожидал Мередит. Однако спустя несколько дней его друг (и предполагаемый муж его сестры Сары) умер от оспы. Возвращение было грустным. Чтобы развеять меланхолию, Дизраэли, запершись в каюте, писал сразу два романа — упомянутый «Элрой» и «Контарини Флеминг». Последний был написан в духе «Вивиана Грея» и насыщен романтикой Италии и Востока. Дизраэли считал этот роман одной из лучших своих книг. Романы были опубликованы в 1832 — 1833 годах.
Вернувшись в самом конце 1831 года в родные пенаты, Дизраэли обнаружил там нездоровое возбуждение и агитацию, связанные с борьбой за Акт о реформе. Принятие этого закона открывало ему путь в палату общин. И уже в 1832 году он дважды пытается получить место в парламенте. Он выступил с весьма неопределенными принципами. «Я консерватор, поскольку хочу сохранить все хорошее, что есть в нашей конституции. Я — радикал, поскольку хочу убрать все дурное. Я стремлюсь сохранить собственность и существующий порядок вещей, и я равным образом осуждаю потворство страстям большинства или предрассудкам немногих» («I am a Conservative to preserve all that is good in our constitution, a Radical to remove all that is bad. I seek to preserve property and to respect order, and I equally decry the appeal to the passions of the many or the prejudices of the few»), — заявил он в городке Хай Уикомбе (High Wycombe)[154]. Эта неопределенность политических взглядов, которую смело можно назвать оппортунизмом не самого высокого пошиба, привела к тому, что кандидат стремится угодить и тори, и радикалам. Так, он пишет памфлет «Англия и Франция», в котором нападает на правительство вигов, в частности на министра иностранных дел Палмерстона за его поддержку Июльской революции 1830 года. Памфлет был издан при помощи «твердолобого тори» Крокера, ярого противник Реформы. С другой стоны, Дизраэли принимал поддержку и лидера радикалов О’Коннола. Это ставило его в двусмысленное положение. Он пытался отделаться остротами типа: «Торизм утратил все силы, а я не могу опуститься до того, чтобы стать вигом» (Toryism is worn out and I cannot condescend to be a Whig)[155].
Желая усидеть на обеих стульях сразу, Дизраэли оказался между ними и потерпел провал дважды в течение 1832 года. Здесь опять большую услугу оказал его старый друг Булвер. Будучи сам членом палаты общин, модным автором и светским львом, он ввел Дизраэли в салоны высшего света. У леди Каролины Нортон Дизраэли встретился с одним из лидеров вигов и будущим премьером лордом Мельбурном.
В итоге всех интриг и переговоров Дизраэли перешёл на сторону тори и получил определённую поддержку от сэра Роберта Пиля. Радикалы обвинили его в предательстве. Их лидер О’Коннол прямо назвал Дизраэли мошенником и сравнил с тем разбойником-евреем, который был распят рядом с Христом. Эта речь была опубликована в лондонских газетах. Дизраэли послал вызов О’Коннолу, хотя было известно, что тот не дерется на дуэли, так как убил на поединке своего друга. Это поставило кандидата ещё в более неловкое положение. Дизраэли несколько оправдал себя (прежде всего — в своих глазах) гневным письмом, в котором он назвал О’Коннола дикарем, поставившим себя вне пределов человеческого мира. «Вы ещё пожалеете об оскорблении, нанесенном Бенджамину Дизраэли», — закончил он свое гневное послание[156].
Ссора эта забылась в водовороте политической жизни, однако необходимо было как-то закрепить свое положение среди тори. В 1835 году Дизраэли пишет политический трактат в форме письма к лорду Линдхёрсту «Защита английской конституции». В нем излагаются многие основы политического мировоззрения Дизраэли, которых он придерживался и в дальнейшем, поэтому на этом письме следует остановиться подробнее. Он отвечает на нападки радикалов относительно палаты лордов: «Она никого не представляет!» Это не так. В лице лорда-канцлера и судей она представляет закон, в лице епископов — церковь, в лице наследственных светских лордов — землевладение. Предоставить все выборной нижней палате опасно. Она может стать прибежищем олигархии, которая добьется большинства в ней и будет диктовать волю стране. Палата лордов — это и палата раздумий, которая охраняет страну от поспешных и опасных решений. Монархия — арбитр, который стоит над партиями и должен защищать подлинные интересы народа и охранять его от демагогов. Книга имела определённый успех в политических кругах.
В 1837 году на престол вступила королева Виктория. Согласно обычаю новому монарху нужен новый парламент. Предстояли новые выборы, причём времени на предвыборную кампанию почти не отводилось. Совершенно неожиданно в паре с Дизраэли предложил избираться Уиндхем Льюис, член парламента от городка Мейдстон, который посылал в палату общин двух депутатов. С Льюисом он был едва знаком. Как-то они вместе обедали у Бульверов, и миссис Льюис произвела впечатление болтушки, к тому же не слишком образованной болтушки. Дизраэли и Льюисы встречались несколько раз в свете, у тех был открытый дом рядом с Гайд-парком. Поместья Льюисов и Дизраэли были сравнительно недалеко. Словом, почти без борьбы и без особых усилий Дизраэли был избран от Мейдстона и сел в парламенте на скамьи оппозиции, тем самым формально заявив о принадлежности к партии тори, которая тогда занимала эти места. Лидер консерваторов в палате общин сэр Роберт Пиль пригласил всех членов партии, избранных в парламент, в штаб-квартиру тори — Карлтон-клуб. Среди приглашенных был и Дизраэли. Его коллега Льюис писал жене: «Пиль самым сердечным образом разговаривал с ним». Вновь избранный парламентарий собрался сходу покорить парламент.
Довольно скоро Дизраэли решил произнести первую речь и положить видавшую виды палату общин к своим стопам. Он на редкость неудачно выбрал время и место для первой, или, как говорят в палате общин, девственной, речи, а именно спустя всего несколько недель после избрания, когда обсуждался второстепенный