Осилил первый переход.

Как и предполагалось, с новой ношей моя скорость уменьшилась почти вдвое.

В одном из спальных мешков я проделал два отверстия для ног, усадил туда Йозефа. Веревку я разрезал надвое, из кусков сделал ремни. Получилось что-то вроде сумки, в каких городские мамаши носят своих детей. Вот только Йоз весит далеко не как младенец.

Кашель глубокий. Как бы не дошло до легких. Большинство моих остановок были только для того, чтобы откашляться. Хочется думать, что это не воспаление, а чересчур влажный воздух.

04.27, среда

День новых встреч.

Прошел примерно километр от убежища и наткнулся на снежный завал. Дорога, к счастью, оказалась довольно широкой на этом участке, и у меня не возникло проблем с обходом преграды. Однако гораздо интересней оказалось другое.

Подойдя к завалу, я заметил торчащий из-под снега трос. Эта находка пришлась как нельзя кстати – разрезав веревку, я лишился сушилки для одежды. Я ссадил Йозефа к скале и потянул трос на себя. Снег схватился толстой коркой льда, и задуманное давалось мне с трудом. Наконец лед раскололся, и вместе с тросом я вытащил из сугроба посиневший труп Милоша.

Через десять минут трудов я извлек трос полностью. А вместе с ним Владмира и Ружену, таких же синих и холодных, как и тощий юрист Розински.

Нельзя сказать, что находка меня удивила. Напротив, я испытал некую злую радость, когда смотрел в их заиндевевшие лица. Однозначно, им живым я обрадовался бы меньше. Недалеко же вы, эгоистичные ублюдки, смогли уйти.

Как я понял, выше, метрах в пятнадцати-двадцати проходит дорога, и эта компания решила срезать путь, перебравшись на следующий ярус. Готов поспорить, что в животе у Жабы бурчало настолько громко, что с гор сошел снег.

Тело Мусы я не нашел. Проводник оказался проворней мягкотелых чинуш. Или же спрятался поглубже, чтобы я не смог позлорадствовать над его трупом.

Вместе с телами из-под снега я извлек сумку с рисом и солью, топор и еще две бутылки виски. Жаба был тот еще алкоголик. За что я ему и благодарен. После я снял с трупов одежду. Мертвецам она ни к чему. Телефон Милоша вышел из строя от воды, карты Мусы я так и не нашел. Какие-то высшие силы очень не хотят, чтобы я узнал, где нахожусь.

Упаковав сумки, я устроил скромные похороны – забросал тела снегом, соорудил сверху крест из мокрых дров и помянул их грешные души пятью глотками виски. На большее нет ни времени, ни сил.

Ни желания.

04.29, пятница

Ледяной убийца отчалил, оставив скалу в покое. Каких берегов он достигнет завтра? Мне не дано этого знать.

За день я обогнул гору – вполне неплохой результат, учитывая мое состояние. Подъем стал более пологим, что, несомненно, облегчает мои усилия (правда, не дает никакого отрыва от настигающей меня стихии). Один из склонов оказался довольно гладким, без растительности, и мне удалось как следует его разглядеть. Надо мной еще, как минимум, четыре яруса серпантина.

Никакой базы не видно. Наверное, она выше, и я не смог увидеть ее из-за дождя. Но она должна быть. Должна быть где-то там.

Становится трудно дышать через нос. Через каждую минуту приходится высмаркивать вязкую жидкость. Кашель усилился. Хотя, казалось бы, куда уж сильнее.

* * *

Дорога была ровной, и я решил обойтись без шипов. Дурак. Беспечный, непроходимый дурак! Разве одного случая было не достаточно?

Расплата не заставила себя ждать.

Не удержав равновесие, я упал лицом вниз, рассек обе брови, расшиб переносицу и лоб, и чуть не скатился в море вместе с Фишелем. Набрал воды за пазуху, вымок до последней нитки. В рюкзаке, где я хранил еду, прорвалось дно; все мои припасы смыло к чертям…

Рыбина и пригоршня риса – всё, что мне удалось спасти. Остатки дров ушли на то, чтобы согреться.

Я обречен.

Что мне делать? Что мне теперь делать?

* * *

Я принял решение. Других вариантов спасти свою жизнь я не вижу.

Существует большой шанс того, что задуманное мне не удастся. Поэтому свой дневник я оставлю в этой пещере вместе с Йозефом. Всё, что мне потребуется взять с собой – пустые сумки, соль и топор.

Я должен вернуться к завалу. Надеюсь, что вода еще не добралась до него. Пожелай мне удачи, дружище. Если ты еще помнишь, как это делается.

Суббота, 30 апреля

Я успел.

Вода уже подобралась вплотную, но я успел. Приди я позже на четверть часа – и все было бы напрасно.

Но это не оправдывает меня.

Я идиот. Тупой, торопливый идиот, загнанный в рамки дурацких законов и стереотипов, которые чуть не угробили меня. Которым здесь не место.

Почему я не догадался сделать этого раньше? Почему хоть на час, хоть на минуту не задумался о том, что будет, когда мои припасы подойдут к концу? Снизойди на меня озарение днем раньше, мне не пришлось бы тратить столько усилий и, главное, времени. Надеюсь, ливень даст мне фору хотя бы в сутки. Я напился воды на год вперед. Теперь я хочу есть.

Отыскать тела не составило труда. Они покорно ждали меня там, где я их оставил. Мне нравится такая покорность. Разбив лед, я вытащил их под дождь.

Без тени сомнений, методичными и точными ударами топора я отрубил им руки от самых ключиц. Одну за другой. Одну за другой. Одну за другой. Пальцы на них почернели. Я оттяпал их и швырнул с обрыва на радость нечисти, обитающей в пучине. Разрубив руки, каждую на четыре части, я сложил их в мешок и засыпал солью. Вот уж воистину, что я всегда мечтал сделать с руководством Эл-Смарта!

Закончив, я приступил к ногам. С ними оказалось труднее. На бабских ляжках топор затупился, и, к тому же, я уже стоял по щиколотку в воде. Я решил, что пора возвращаться. Шесть крылышек и два окорока – не охренительный ли улов?

Владмиру выпала честь стать первым. В его плечах много жира, а это то, что мне сейчас нужно. По возвращению я вывалял кусок мяса в золе и разделил трапезу с Йозефом.

* * *

Фишель глотает кусочки Жабы, как куриные тефтели. Один-второй-третий, один-второй-третий. Судя по выражению его лица, ему еще как нравится, ха! Пробормотал, что очень похоже на мясо, которое подают в Трувье Гастрономик. Это, вроде как, такой французский ресторан в Праге. Забавно, как близок Йоз к истине. Жабы – почти те же лягушки, ха-ха!

Хотя нет. Не смешно.

Почему не прекращается дождь?

1 мая

Приснилось крушение Эиркруйзера. Мечущиеся стрелки датчиков, второй пилот со вспотевшим от напряжения лицом, голоса стюардесс, пытающихся успокоить панику в салоне, и белые просторы под крылом. Скрип, занос, яркие вспышки. Неконтролируемый штурвал. Крики, треск обшивки… Этот момент, когда результат действий уже известен, но еще не осознан… А после – опаляющий жар и вечный холод.