– Пора…

– Тебе пора…

– Твоё время пришло…

– Иди… иди, не останавливайся…

И наставляли его тонколицые и тонкотелые древоступы, раскачиваясь на ногах-ходулях, скрипя суставами всех трёх выпученных, раскрытых на груди зевов:

– Если останешься, будет худо…

– Никто не примет тебя… – сулило лобное око притаившейся в зарослях чистотела двоедушницы.

– Ни здесь, ни там… – в один голос вторили выбравшиеся из тины навы с бледно-голубыми лицами и чёрными, как беззвёздная бездна, взорами. – Ни здесь, ни там…

И вот увидел маленький призрак залитую спасительным светом поляну, где не было настигающего его мрака, и заметил на ней яркие, слепящие чистотой, силуэты, почти неразличимые в мягких лучах могучего утреннего солнца, и бросился к ним, к этим невиданным созданиям, ибо больше всего в мире боялся остаться один.

Они стояли вместе, образовав невероятное сияющее кольцо, разомкнувшееся перед маленьким призраком, и, повинуясь мановению перста судьбы, что указывал ему путь, он вошёл в центр тонущего в лучезарном блеске круга, награждая благодарственными взглядами каждого из тех, кто принял его, кто дал приют и надежду, и сверкающие создания подступали к нему, и кланялись в приветствии; простые белые одежды облачали их стройные фигуры, а лица с забытыми, но милыми чертами излучали безмерную человеческую доброту, сами воспоминания о которой призрак давно позабыл, и вот теперь окунулся в неё всем своим естеством, напитанным одиночеством и ночными ветрами. В их благодушных, полных глубочайшего соучастия обликах не отражался возраст, но маленький призрак верно знал, кто из них кому был отцом, кто дедом, и кто прадедом, и чувствовал он, что каждому из них он сам приходился в единочасье и предком, и наследником. Он не знал их имён – только лица. Такие добрые и такие родные. Они указывали ему путь:

– Туда…

– Туда, малыш…

– Туда, где белый дым и скрип колодезного круга…

– Должен ли я? – воззвал к их милосердному снисхождению маленький призрак – так не хотелось ему покидать берегов быстрых рек, разливающихся по весне, и шепчущих лесов, и вольных степей со вздымающимися курганами; но несли реки воды свои прочь от него, и леса не давали больше крова, и степи завыли зловещими суховеями.

– Только если не желаешь, чтобы род наш прервался, – отвечали ему яркие души.

– В чём же ценность жизни, если вы все вместе, если вы все здесь? – спрашивал их призрак.

– В том, что здесь всегда осень, – говорили ему они, и речь их полнилась тоскою о несбывшемся.

И вот выразил он им почтение низким, до земли, поклоном, как кланялись ему когда-то безликие и бесформенные существа, чей путь пролегал мимо порога его прежнего дома, и направился дорогой, какую указали сияющие создания. И прошёл он вспаханными полями и садами тенистыми, обласканными заботой, и подошёл к деревянному срубу, откуда сладко пахло горячим хлебом, топлёным молоком, яблоками, налитыми солнцем, и майским мёдом, и, взглянув с любопытством в приоткрытые двери, что словно бы предусмотрительно были оставлены незапертыми, увидел призрак на смятой постели молодую женщину, томящуюся в сладких муках предназначения, и приблизился он к ней несмело, и коснулся горячего лба её нежным и прохладным касанием, которому научился у быстрых горных ключей, и назвал её словом тайным и желанным, последним словом в жизни призрака и первым – в жизни человека, ощущая, как неведомая, или же давно и прочно забытая им сила, именуемая силой рождения, вылепливает для него новую оболочку из куска мягкой, послушной глины, придаёт форму, хрупкую и в одночасье гибкую, облачает в плоть, туго обтягивает его призрачную сущность мышцами и кожей, скрепляет костьми, соединяет душу и материю в вязкое целостное сплетение. И в этот самый миг маленький призрак понял суть единства двух миров, узрел, как две части порождают третью, новую, совершенную и непревзойдённую; но вскоре обрывки прошлого и прозрение будущего исчезнут из его очищенного сознания, испарятся дрожащей росой под лучами нового рассвета, освобождая место для новых настроений, страстей и переживаний.

– Настанет время, и мы вновь даруем тебе отдых, даруем покой под сенью говорящей листвы, – клялись тающему призраку безликие существа, в торжественной печали бредущие тропами Праздника Перехода, что, как и всякий праздник, вот-вот должен будет завершиться.

– Настанет время, и мы призовём тебя обратно, – нашёптывали ему далёкие голоса тех, кто остался на той светлой, радостной поляне в покорном ожидании своего часа.

– Настанет время, и мы сменим тебя на посту вечного бдения, – смеясь и ликуя, разносил южный ветер их далёкие слова над миром, цветущим и щебечущим.

– Настанет время, когда мы вольны будем воссоединиться по одну из сторон, и ничто не сможет разлучить нас впредь, – сквозь беспокойный младенческий сон уловил их прощальные речи маленький мальчик, минутой ранее называвшийся маленьким призраком, и зарыдал он, печалясь о прошлой жизни, а тёплые слова колыбельной, смутные, ещё непонятные ему слова, несли в себе ободряющие напутствия пращуров, ждущих его по ту сторону жизни: – Но свершится то нескоро; тогда, как само время изживёт себя, и как растает, не завершив падения, последняя крупица внутри песочных часов…