Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но я слыхала о том, что он сделал вследствие этого через несколько дней, но таких вещей девицам не говорят, чтобы они не раскаивались в собственном поведении или по крайней мере не питали зависти в отношении других.
Достаточно того, что даже феи смотрели глазами, полными зависти, на госпожу Ариму потому, что она не только сама была воплощенным совершенством, но заставляла стремиться к совершенству и того, кто ее любил. И если судьбе действительно захотелось создать нечто превосходное и свободное от пороков, вызванных страстями или временем, то это и была госпожа Арима, о которой неотступно думал Авалор.
Глава XI
О том, как отец Аримы приказал ей вернуться домой и как вслед за ней исчез и Авалор
Говорили, причем те, кто точно знал об этом, что Авалор замыслил совершить великий подвиг во славу Аримы. Однако, поскольку он дал еще один повод к разговорам о ней, она перенесла это столь тяжко, что проливала слезы несколько дней и, если бы не боялась дать дополнительной пищи для кривотолков, могла бы и слечь, но вместо этого держалась как могла, то есть как нельзя хуже.
И говорят, что после этих событий госпоже Ариме так надоела жизнь при дворе, что ей захотелось жизни совсем другой, к которой она всегда питала склонность. Она начала было говорить об этом, но прекратила после того, как ее добрый старый отец, к которому она вернулась, постарался предвосхитить все ее желания и тем самым отклонил ее от этого намерения.
О ее отъезде из дворца и о том, как Авалор поспешил вслед за ней, известно не более того, чем поется в старинной песне:
По берегу грозной реки,
Что к морю наметила путь,
Несется верхом Авалор,
И давит тоска ему грудь.
Где счастье? В прибрежной волне
Успело давно потонуть.
Друзья вдалеке. Он один,
Не смея в пути отдохнуть,
Несется навстречу судьбе
Сквозь мглу и прибрежную жуть.
В тот час по зловещей реке
Ладья совершала свой путь,
И грустный, протяжный напев
Решили гребцы затянуть:
«Как мрачно в речной глубине,
Как манит бездонная муть!
Тому, кто во имя любви
Осмелится жизнью рискнуть,
И слишком в мечтах вознестись
Решится, несчастный, дерзнуть,
И грезам волшебным, златым
Позволит себя обмануть,
Теченья холодной реки
Вовеки уже не минуть».
Успела кромешная тьма
Меж тем небосклон затянуть,
Так искры добра и тепла
Стремится злой ветер задуть.
Добро быстролетно всегда —
Вот жизни безжалостной суть.
И, солнца увидев закат,
Надумал молчальник всплакнуть.
Кто встал на страданий стезю,
Тому уж с нее не свернуть,
Ведь бед что песчинок морских
Вместил его жизненный путь.
Под весел размеренный плеск,
Не в силах злой дали минуть
Отважный решил Авалор
Всем бедам в глаза заглянуть:
«Коль душу успела судьба
В пучину терзаний втянуть,
Пусть тело туда же уйдет,
Свершив предначертанный путь».
И, в лодку чужую садясь,
Ее поспешил оттолкнуть
Подальше от мрачных брегов
В теченья кромешную жуть.
Не знаю, что сталось потом,
Сумел ли страдалец замкнуть
Печалей земных череду
Иль доле побрел их тянуть.
Но верю: морской глубины,
Ему все равно не минуть.
Глава XII
О великих приключениях, постигших сеньора Авалора после того, как он сел на ладью, не зная, где ей суждено причалить
Прошли годы, и поскольку ничего не остается тайным в течение длительного времени, стала известна вначале история Авалора, а потом и история Аримы. Все произошло таким образом.
Кажется, горе постигло Авалора в наших краях, куда он отправился вслед за госпожой Аримой.
Там, где из моря встает остроконечная скала, он появился на утлом суденышке в предрассветный час. И в шуме яростного моря, с гневом бьющегося о скалу, Авалору почудился человеческий голос. Тогда он встал и прислушался. Действительно, от скал, находившихся поодаль, долетел девичий голосок, жалобно говоривший:
– Ах, бедная я, несчастная!
Он удостоверился в том, что голос доносился от дальних скал, и проникся жалостью к неизвестной девице. Тогда он решил доплыть до этих скал, чтобы прийти на помощь несчастной. Приготовившись к этому как можно лучше и словно махнув рукой на себя и свою звезду, он еще крепче сжал весла в руках, неоднократно на протяжении этого путешествия стиравшихся в мозоли и даже кровоточивших.
Но, как он ни старался, ему не удавалось справиться с волнами, словно забавлявшимися с его суденышком и тянувшими его назад к берегу. Заботившийся о том, как бы его не смыло волной и пытавшийся грести, Авалор не заметил огромной волны, наполнившей его лодку морской пеной и бросившей ее на скалы, о которые она и разбилась в мелкие кусочки.
– Спаси меня, Господи! – воскликнул он.
Из последних сил он сумел схватиться стертыми до крови руками за выступ скалы. Но вода, с яростным шумом ринувшаяся к берегу, залила и высокие скалы. Она тут же рассыпалась в мелкие брызги, которые полетели к небу и то ли от силы удара о скалу, то ли от колебания воздуха стали казаться маленькими свечками.
Затем волна потянула воду за собою в море и вновь стала биться о скалы, словно желая отомстить им за то, что они преграждали ей путь.
Но, хотя уже занялась заря и Авалор имел свет и время, чтобы оглядеться и поберечься, он этого не сделал, да и не вспомнил о том, что это надо сделать. Наоборот, повернувшись к морю, он оглядел его, и у него потемнело в глазах. Говорят, что тогда он сказал:
– Даже море и то против меня, обессиленного!
И тут, изнемогая от страсти и желая, казалось, чтобы все кончилось, он, видя, что на него идет новая волна, разжал руки, говоря:
– Раз тело обречено на несчастья, хватит ему преграждать путь душе!
И так он полностью доверился воле волн, которые на сей раз сжалились над ним. Ибо говорят, что среди волн также есть место для тех, кто чтит религию.
Но волна, в которой