– Ее пытались убить.

– Как?! – Альберт вскинул голову и зло посмотрел на меня. Ну, это был уже просто верх непрофессионализма! Так примитивно изображать из себя убитого горем мужа не сможет даже самый бесталанный артист. – Вы ведь ее телохранитель, вы должны были охранять ее, как вы позволили случиться этому?

– Браво, браво! – Я вяло похлопала в ладоши. – Вы просто артист, Альберт Игнатьевич. Может, хватит ваньку валять? Я же не обвиняю вас в покушении на супругу.

– Да вы… – он попытался возразить, но я не стала даже слушать и продолжила:

– Мы уже знаем, кто покушался на Зину, правда, пока не знаем – почему. Может, вы нам поможете?

– Я не уверен. – Он отвернулся.

– Тогда нам придется поговорить в другом месте, – вмешался Порошин.

– Не имеете права, я ничего такого не сделал!

– Нам есть, за что его привлечь? – обратился ко мне Володя.

– Разумеется. Он преследует меня уже третий день подряд. Есть свидетели.

– Отлично. Значит, заявление вы напишете, Евгения Максимовна?

– Разумеется, – закивала я.

– Значит, будем брать! – Володя достал из заднего кармана наручники и молниеносно защелкнул их на запястьях Александрова.

– Да вы с ума сошли, вы не имеете права!

– У нас нет другого выхода, Альберт Игнатьевич, – спокойно ответила я, и мы втроем вышли из кафе.

Наш арестованный вел себя спокойно, он не вырывался, даже не ругался – молчал и усиленно думал: что же ему делать дальше?..

Порошин устроил неразговорчивого мужа в отдельную камеру и позволил ему подумать до вечера.

После встречи с Александровым Володя поделился со мной своими соображениями:

– У него явно было какое-то дело к жене, а вероятность ее смерти несколько спутала карты, но не нарушила исхода.

– Мне тоже так показалось, – согласилась я с другом. – А в каком случае муж может не расстраиваться из-за смерти жены?

– В том случае, если после ее смерти он становится обладателем чего-то… или кого-то… чему жена в свое время препятствовала.

– Верно, но что же это может быть? – Свои размышления на этот счет я озвучила так: – Если у Александрова была любовница, а Зина упоминала об этом при мне, то смерть ее более чем выгодна мужу. Развода требовать не надо, все решилось бы само собой.

– Логично, – поддержал меня Порошин. – Только убить жену у него явно кишка тонка.

– Подозреваю, что такая идея ему даже в голову не пришла, – улыбнулась я. – Он настаивал на встрече с женой с единственной целью: чтоб уговорить или вынудить ее дать развод.

– Хорошо, а если речь идет не о любовнице?

– Тогда о чем? О совместном имуществе?

– Да, может, они не могли что-то поделить? – Версия Порошина показалась мне дельной.

– Ты знаешь, а ведь Зина говорила мне о разделе имущества! Может, зря я ей не верила, может, действительно она ждала, когда Александров получит дело отца?..

– Какое там дело отца, – перебил меня Порошин, – он же профессор в научно-исследовательском институте, ты не забыла? И с Зинаидой именно у свекра было общее дело.

– Так, может, все наоборот? – Меня осенило: – Зинка сообщила мне достоверную информацию, но… все же несколько искаженную. Это не муж, а она должна была получить выгодное дело, и она спешила развестись с Александровым, чтобы при разводе не делиться!

Наш диалог был прерван телефонным звонком. Порошин пошарил по карманам и достал свой мобильный.

– Да, – коротко ответил он, а потом долго слушал своего собеседника. – Я еду к вам, – ответил он и тут же отключился. – Женя, мне надо бежать.

– Куда?

– В больницу. Ларионов пришел в себя, он хочет дать какие-то показания.

– Я с тобой. – Я уже перекинула через плечо ремень сумочки и намылилась за Володей.

– Ты с ума сошла? – остудил он мой пыл. – Не забывай, ты все еще подозреваемая в покушении на Ларионова.

– Но я в гриме. – Я отчаянно хотела сесть на хвост Порошину.

– Даже не думай, – проговорил Володя уже на ходу, – лучше поезжай к своей подружке в больницу. Ей ты нужнее. – И Порошин убежал.

Я достала сигарету и закурила. В моей голове промелькнула шальная мысль: а не проследовать ли мне за Володей в больницу? Тогда я удовлетворю свое любопытство и смогу узнать о заявлении Ларионова гораздо раньше. А то пока еще дождешься от Порошина подробного отчета! Но, прежде чем воплотить свой наглый план в жизнь, я набрала номер телефона справочной восемьдесят девятой больницы. Я хотела поинтересоваться состоянием Колывановой, но вместо ожидаемого: «Она явно идет на поправку» – услышала пугающее:

– Ей стало хуже, состояние тяжелое.

Я вмиг забыла о своих планах следовать за Порошиным и понеслась ловить машину. Как назло, никто не хотел ехать за город в областную больницу, и тогда я решила действовать иначе. В следующую же машину, которая остановилась возле меня, я влетела, захлопнула дверцу и зло посмотрела на водителя:

– В восемьдесят девятую больницу! Быстро!

– Но это за городом…

– Быстро! – повторила я, и водитель не стал больше мне перечить.

Я знала, в каком отделении лежит Колыванова, поэтому сразу поспешила туда, на второй этаж, в реанимацию. Медсестра на посту едва сдержала мой порыв – ворваться в палату.

– Вы с ума сошли, к ней нельзя!

– Что произошло, почему ей стало хуже?

– Вам лучше поговорить с лечащим врачом, – сказала медсестра, – но его сейчас нет на месте.

– Что случилось? Отчего ей хуже? Открылось кровотечение, вы дали не то лекарство?

– Нет, нет и нет! – Девушка была не робкого десятка. Она насильно усадила меня в кресло и повторила: – Нашей вины в этом нет.

– А чья есть? – я вознегодовала.

– Вы ее родственница?

– Да! – почти рявкнула я.

– Успокойтесь, с вашей сестрой все будет хорошо. – Почему-то она решила, что мы с Колывановой – сестры. – Состояние стабилизировано, просто она очень понервничала.

– Она приходила в сознание? – удивилась я.

– К ней кто-то приходил, и после этого состояние пациентки резко ухудшилось.

– Что?! – У меня глаза округлились от удивления и от возмущения. – Но как вы могли позволить кому-то входить в палату?! Вы меня, родственницу, не пускаете, вы даже милицию не пускаете! – Я немного выпустила пар, покричав на медсестру, и сбавила тон: – Кто к ней приходил?

– Мужчина, – почти шепотом ответила девушка. – Мы не знаем, как он проник в палату, наверное, долго караулил, ожидая удобного момента.