Я медленно потянулся к трупу неизвестного животного, которое, окоченев, стояло на одной из полок как выставочный экспонат. Хотел зачем-то его потрогать.

– Изба Бабы-яги, честное слово! – проговорил я.

– Кхе-кхе… – услышал я за спиной и резко одернул руку.

Сзади меня стоял Зергус, рядом с ним – Летта.

Наконец-то я добрался до Зергуса. Великого Зергуса! Сейчас я с этим магом провожу все свое время. Я знаю его лучше, даже чем он сам себя. Тогда Зергус показался мне слишком молодым для великого и могущественного мага светлой стороны Гиллиуса. На вид я дал бы ему не больше тридцати пяти – это уж точно. Самое примечательное и самое первое, что бросилось мне в глаза, когда я его увидел, это была его лысина. Вернее, он был полностью лысым и гладким, как панцирь морской черепашки. Когда он двигался, свет от огня (или от любого другого источника) весело играл на его голове, переливаясь, словно вода под лучиками солнца. Еще сзади на шее у него была маленькая красная татуировка. Ее я увидел позже, когда застал мага ковыряющимся в земле. Тогда он так удачно наклонился, ворот его мантии загнулся, и тут я ее увидел. Какой-то непонятный узор. Когда я спросил его, что означает тату, он сделал вид, что не слышал вопроса. Возможно, он сделал ее по молодости, поэтому сейчас прятал, а возможно, это был некий магический знак, о котором говорить в обывательских кругах было не принято.

Еще меня сильно поразила комплекция мага. Да так, что я подумал: мы влезли не в то дерево и сейчас передо мной стоит не тот маг. Я сам виноват, что в голове сформировал образ великого и могущественного совсем иначе. Возможно, меня сбил с толку типаж всех причудливых волшебников из сказок. Конечно, я представлял его маленьким сморщенным старичком с длинной бородой и, конечно, в шляпе. Единственное, что объединяло образ волшебника из моей головы и Зергуса, это наличие мантии. Да, мантия у него была. Из черной тяжелой замши. Сзади почти до пят свисал капюшон, который он надевал, когда произносил заклинания или варил зелье. Он, знаете, больше походил на плохого парня, нежели на доброго Мерлина. Такой мускулистый, брутальный и, я бы даже сказал, чересчур красивый.

– Летта, выйди, я хочу поговорить с сыном Грейдиуса, – сказал он. – Наедине.

– Честно говоря, – открыл я рот, провожая взглядом Летту, – я и понятия не имею, зачем пришел, и если…

– Тс… – прервал меня маг.

Он молча смотрел на меня, а потом медленно зашагал и встал сзади. Я чувствовал тепло на затылке от его взгляда.

– Я разделяю ход твоих мыслей, – говорит он.

– Каких еще мыслей? – испугался я и хотел повернуться, но что-то удерживало меня в том же положении. – Вы что, мысли читать умеете?

Оттого что это могло быть правдой, мое сердце оторвалось от артерий и упало куда-то вниз. Я принялся судорожно вспоминать, о чем думал с того момента, как попал в комнату.

– Я умею все, – сказал он.

Я нервно сглотнул. Маг по-прежнему глядел мне в затылок.

– Не совсем верно то, о чем ты умалчиваешь, – сурово сказал. – Это не твоя тайна, об этом должны знать светлые гиллы.

О чем он говорит?

– А ты подумай, – ответил маг, будто я спросил что-то вслух. – Ты ступил на светлую землю со страшными вестями, но отчего-то думаешь, что тебя накажут за них. – Он обошел меня и встал напротив, заглянул в глаза. – Сочувствую, – произнес Зергус, и от этого мои легкие сжались.

– Вы говорите о… – Мне показалось, что в синеве его глаз медленно движутся узоры, словно они были двумя кусочками темного, призрачного неба.

– О нем, – закончил маг за мной фразу. – Почему ты скрываешь, что твой отец мертв, Богдан?

Я содрогнулся.

Минуточку, я разве говорил вам свое имя?

– Зачем вы задаете вопросы, если ответы можете прочесть в моей голове? – возмутился я.

– Я не могу делать это насильно. Высшие силы блокируют любое вмешательство, если оно может негативно сказаться хоть на чем-то.

– То есть, если я не хочу чего-то говорить, вы можете и не узнать этого? – воодушевился я.

– Не совсем так. Если твои мысли влекут за собой желание навредить, то я узнаю о них.

– Хорошо, что в моей голове нет таких мыслей, верно?

Зергус нахмурился и прошептал:

– Хранитель мертв. Это влечет за собой неприятности. Ты должен сказать всем правду.

Хранитель?

Я забегал по магу глазами:

– Хранитель чего? Это вы о моем отце говорите?

– Ты должен остерегаться времени, – задумчиво глядя на меня, сказал маг. – Время – твой злейший враг. Ты должен это запомнить.

– О чем вы говорите, Зергус? Кем отец был для вас? Прошу вас, ответьте!

Но маг снова зашагал по комнате:

– Такова его воля, и я не вправе раскрывать тайны. Я всего лишь посоветовал тебе сказать всем правду. Или ты считаешь, что, открыв твое неведение о его жизни, тебя прогонят?

Зергус знал, что это чистая правда, но хотел услышать, как я скажу это сам.

– Я боюсь, что слишком поздно узнал о существовании Гиллиуса, – произнес я.

– Время, Богдан, понятие относительное. Высшие силы не могут ошибаться и дают нам толчки в те моменты, когда это действительно нужно. Пришло время – и ты здесь. Я считаю, что случайностей в мире нет, у всего есть свой повод…

Интересно, какой повод у меня?

– А это мы скоро узнаем, – снова ответил маг на мои мысли.

– Почему вы не хотите рассказать мне о нем? – не мог угомониться я, наблюдая, как он расхаживает по комнате.

– Я не тот, кто должен это сделать. Отпусти этот вопрос – и ответ станет тебе известен.

– И когда же?

– Раньше, чем ты думаешь. – Он встал рядом с длинным массивным столом, на котором кривыми стопками возвышались такие толстые книги, каких я в жизни не видел. Под всей этой тяжестью ножки стола разъезжались в разные стороны. – Присядь, – велел маг.

Я с опаской подполз к стулу без спинки. Он оказался твердым и неудобным, я долго на нем елозил, пытаясь найти свою точку комфорта. Маг стоял рядом.

– Неуютно, – сказал он, будто не спрашивая меня, а точно был уверен.

А потом Зергус щелкнул пальцами, и его пыльная, набитая всякими непонятными штуками комната вмиг превратилась в мою детскую в доме тети Агаты. Я подскочил на ноги.

– Не может быть! – заорал я. – Это же моя комната!

Я столько провел времени в этой комнате, что воспоминания нахлынули на меня, словно лавина, от которой я не мог увернуться. Я носился из угла в угол, трогал предметы, которые всю жизнь в ней стояли, а потом полетел к двери, чтобы выйти и помчаться в кухню, чтобы увидеться с тетей. Но, когда я открыл дверь, увидел лишь темноту.