Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Слушаю, — глухим голосом произнёс Ермак Тимофеевич.
— А я, как только ты пойдёшь в поход с молодцами, пошлю царю челобитную, — успокоил его Семён Иоаникиевич.
Ермак встал.
— Прощенья просим, — поклонился он.
Встал и Строганов.
— До свидания… Уж ты прости меня, добрый молодец, что боль тебе причинил сердечными речами моими. Сам, чай, понимаешь, одна у меня она, племянница-то…
— В чём же ты виноват передо мною, Семён Аникич? Дело понятное… Я похуже ожидал за мои речи несуразные, — отвечал Ермак Тимофеевич.
— Умные речи приятно и слушать, — заметил Строганов.
Ермак вторично поклонился ему и вышел.
Отойдя подальше от двора, он оглянулся на хоромы строгановские прощальным взглядом. На глазах его блестели слёзы. На окна светлицы Ксении Яковлевны он взглянуть не решился.
А между тем молодая Строганова вместе с Домашей неотводно смотрели в окно. Они видели, как Ермак Тимофеевич вышел из избы и направился в усадьбу.
Ксения Яковлевна стала с нетерпением ждать его появления в светлице. Но время шло, а Ермак Тимофеевич не появлялся.
— Куда же это он запропастился? — тревожно спросила девушка Домашу.
— А може, Семён Аникич его задержал, с ним беседует…
— Да, кажись, он эти дни прямо сюда ходил.
— Ходить-то ходил, да день на день не приходится. Может, сегодня позвали его к Семёну Аникичу.
— Что-то сердце у меня не на месте…
— С чего бы?
— Чует беду…
— Перестань, какая беда такая!..
— А если он говорить стал с дядюшкой?
— А разве хотел он?..
— Да, баял что-то такое, только, кажись, не собирался так скоро…
— Да и зачем спешить? Не горит под вами…
А Ермак всё не шёл. Девушки в волнении ходили по комнате, заглянули в рукодельную. Там шла обычная работа и на своём обычном месте сидела Антиповна.
Ксения Яковлевна и Домаша вернулись в горницу и снова подошли к окну.
— Он уходит! Что это значит? — воскликнула Ксения Яковлевна и побледнела.
Ермак действительно приближался к своей избе с низко опущенной головою.
— И не глядит сюда, — голосом, полным отчаяния, тихо сказала девушка.
— И впрямь не стряслось ли чего? — задумчиво произнесла Домаша.
Не успела она это сказать, как Ксения Яковлевна вскрикнула и без чувств упала на пол. В светлице поднялся переполох.
Обморок с Ксенией Яковлевной был очень продолжителен. Сенные девушки раздели её, уложили в постель, а она всё не приходила в себя, несмотря на то что Антиповна опрыскала свою питомицу водой, смочила голову винным уксусом, давала нюхать спирт. Ничего не помогало.
Ксения Яковлевна лежала неподвижно на своей постели без кровинки в лице, и лишь теплота тела да слабое биение сердца указывали, что она жива.
Старуха окончательно растерялась и побежала к Семёну Иоаникиевичу.
— Что случилось? — встревоженно спросил тот.
— Обмерла, батюшка, обмерла Ксенюшка.
— С чего же это?
— А Господь её ведает… Сама не знаю, с чего… Вдруг обмерла и упала, да теперь вот с час поди пластом лежит.
— При тебе это случилось?
— Никак нет, батюшка Семён Аникич, я в рукодельной сидела.
— А Аксюша одна была?
— Нет, с Домашей.
— Опросила её?
— Опросила…
— Что же она сказывает?
— Да стояли, гыть, у окна. Вдруг как-то вскрикнет, да на пол и упади. Домаша-то не успела и поддержать…
— Вот напасть-то…
— Истинно напасть, батюшка Семён Аникич. Раздели мы её, в постель уложили, в себя не приходит. Уж чем только я её не пользовала… Надо бы позвать Ермака Тимофеевича…
— Иди ты с твоим Ермаком Тимофеевичем, — крикнул было в сердцах Семён Иоаникиевич, но вдруг остановился и более мягким тоном произнёс: — Сам-ка я пойду посмотрю её…
Семён Аникич вместе с Антиповной отправился в опочивальню племянницы. В уме его происходила тяжёлая борьба. «Ужели придётся звать снова Ермака после того, как часа два тому назад он решил запретить ему встречаться с Ксенией. И с чего могла приключиться вдруг такая хворь с нею? Уж не проведала ли о его сговоре с Ермаком? Да и откуда узнать ей? С ним она не виделась… Он не посмел бы пойти в светлицу против его воли…»
Но для полного успокоения он всё же спросил у Антиповны:
— Ермак был?
— Не бывал ноне… Пришёл было, я его к тебе, батюшка, послала, а потом он не возвращался… Кабы был, може, того и не приключилось…
— Это почему же?
— Увидал бы он, что худо становится девушке, чем ни на есть бы пользовал.
— А-а, — протянул в ответ Семён Иоаникиевич.
Он вошёл в светлицу, где застал сенных девушек, сбившихся в кучу и о чём-то оживлённо беседовавших шёпотом. Увидев Семёна Иоаникиевича и Антиповну, они бросились по своим местам и притихли. Хозяин прошёл в следующую горницу.
— У какого окна она упала-то? — спросил Строганов.
— Вот у этого, батюшка, Семён Аникич, у этого…
Она указала окно, у которого обыкновенно в последнее время стояла Ксения Яковлевна. Семён Иоаникиевич посмотрел в это окно. Изба Ермака Тимофеевича с петухом на коньке бросилась ему в глаза. Он понял всё.
«Она видела, как Ермак шёл сюда и как возвращался отсюда. Она догадалась», — промелькнуло в его уме. Он молча пошёл в опочивальню.
Ксения Яковлевна продолжала лежать без движения на постели. У её ног на табурете сидела Домаша, печальная и в слезах. Она встала и низко поклонилась Семёну Аникичу. Старик Строганов грузно опустился на табурет и несколько секунд пристально смотрел на лежавшую недвижимо племянницу.
— Пошли, Антиповна, кого ни на есть за Ермаком Тимофеевичем, — сказал он наконец с видимым усилием.
Антиповна вышла с быстротой, не свойственной её летам. Семён Аникич остался с Домашей у постели больной.
— Чего это с ней? — шёпотом спросил он девушку.
— Не ведаю, сама не ведаю…
— Ой ли…
Домаша густо покраснела.
— Выкладывай всю правду лучше, — так же шёпотом, с оттенком строгости продолжал Строганов. — Ждала она ноне Ермака?
— Ждала…
— В окно смотрела?
— Смотрела…
— И видела, как он назад пошёл?